Данико Ихошвили - Реальность человека 19 века. Мир прошлого из впечатлений и мнений современников

Во все время путешествия нашего японцы соблюдали порядок: в дорогу собираться начинали они до рассвета, завтракали, нас кормили завтраком и отправляли в путь, часто останавливались по селениям отдыхать, пить чай и курить табак, а в половине дня обедать. Через час после обеда опять шли далее и часа за два до захождения солнца останавливались ночевать, и почти всегда в таком селении, где была военная команда. Такие места обычно завешивали полосатой бумажной материей на случай нашего прихода. Отводили для нас всегда очень хороший дом и помещали в одной комнате, но к скобам привязывать не переставали. Приходя на ночлег, всякий раз приводили нас к дому начальника и сажали на скамейку, покрытую рогожами. Начальник выходил и смотрел нас; тогда отводили нас в назначенный нам дом и на крыльце разували и мыли нам ноги теплой водой с солью; потом вводили уже в нашу комнату.

Кормили по три раза в день: поутру перед вступлением в дорогу, в полдень и вечером на ночлеге; в кушаньи, как при завтраке, так обеде и ужине, не было большой разности. Обычно давали: вместо хлеба сарацинская каша, вместо соли два кусочка соленой редьки, похлебка из редьки, а иногда из какой-нибудь дикой зелени, или лапша, и кусок жареной или вареной рыбы. Иногда грибы в супе; раза два или три давали по яйцу, круто сваренному. Впрочем, порции не назначалось, а всякий ел, сколько хотел. Питьем был очень дурной чай без сахару; изредка давали саке. Конвойные наши ели точно тоже, что и мы, надобно думать, на казенный счет, потому что старший из них на каждом постое с хозяином расплачивался за всех.

19-го числа просили мы своих стражей, чтоб они на несколько минут развязали нам руки – поправить тряпицы, на которых засохшая кровь и гной при малейшем движении трением по ранам причиняли нам чрезвычайную боль. Вследствие нашей просьбы они тотчас сели вокруг и составили совет. Решено было помочь нам, но условием, что прежде нас обыщут и отберут все металлические вещи; на требование их мы охотно согласились, а они, обыскивая нас, взяли и кресты наши.

Осторожность, или, лучше сказать, трусость их была так велика, что они не хотели развязать нас всех вдруг, а только по два человека, и не более как на четверть часа; потом, переменив тряпицы, опять завязывали.

В Канагаве старый японский город. Он открыт европейцам с прошлого года, вместо Симоды, где рейд опасен и беспокоен. Здесь уже живут английский, американский и голландский консулы.

Ходя по улице, вместе с полуголыми рабочими и чопорно одетыми чиновниками, я встретил какую-то странную церемонию, значение которой никак не мог себе объяснить. Впереди шла молодая, очень красивая женщина с распущенной косой; ее сопровождала целая толпа женщин, старух, детей и мужчин. Не смотря на участие и видимое сожаление, которое выказывали сопровождавшие, она была весела и с каким-то самодовольствием влекла за собой, словно с помощью чар своей красоты, разнообразную толпу.

Мимическим объяснениям церемонии доверяться было трудно; как раз сделаешь заключение, вроде того, что в России в деревнях и в городах часто видишь виселицы, и что там живут маленькие люди с одной ногой, называемые maltchiki. Но зачем объяснение: довольствуйтесь картиной, которая меня остановила и была в самом деле очень любопытна.

Столица Японии должна иметь свою физиономию, и поэтому, изучая ее, нет разницы с чего начинать. Я был в Эдо пять раз, в пяти направлениях осматривал его, пешком и на лошади, занимая каждый раз не меньше дня на прогулку, и, несмотря на это, видел только небольшую часть его. Чтобы дать возможно полный отчет о виденному мною, буду продолжать рассказ, сознаваясь, что может быть он часть будет надоедать, потому что скучно описывать улицы да улицы, повороты налево и повороты направо; но на улицах мы будем видеть японцев, народ очень занимательный и интересный. Улицы, по которым мы шли, были торговые. Каждый дом, деревянный, но выштукатуренный и выкрашенный белой краской, имел два этажа; нижний занят лавкой, в верхнем или жилье хозяев, или склад, или наконец место для отдохновения, где можно найти что поесть и чай.

Непрерывная цепь лавок продолжалась на необозримое пространство и кончалась вместе с городом, почтительно обойдя княжеский квартал и цитадель Осиро, то есть центральную часть города, омываемую каналом, где находится дворец тайкуна. Зато везде, по всем возможным направлениям, во всех улицах и переулках, лавки с товарами являются на каждом шагу, удивляя страшным количеством мануфактурных изделий. Но, вспомнив, что в самом Эдо около двух миллионов жителей, и что отсюда идут товары на всю Японию, перестаешь удивляться этому огромному числу лавок.

Лавки завалены товарами, необходимыми для ежедневной жизни японца: соломенной обувью и шляпами, готовым платьем, железными вещами, оружием, религиозными принадлежностями, съестными припасами и зеленью, книгами, картинами, простым фарфором. Пройдя мимо тысячи лавок, спрашиваешь себя: где же эти вещи, так хвастливо выставленные для европейцев в Юкагаве? Где эти лаковые экраны и великолепные фарфоры? Нужны ли они для японцев, или это только изделия искусства, производимые по вдохновению, а не по требованию богатых японцев? В Эдо их не видно; европеец может их отыскать, но с большим трудом.

Самый богатый японец также прост в своей домашней жизни, как и бедный. Богатство состоит в количестве комнат, в чистоте деревянной отделки на столбах и перекладинах, в красоте лаковой посуды, в оружии, да в безделушках, в которых, прибавлю, японцы великие артисты. Так, например, табачницы их прикрепляются к поясу пуговицей; эти пуговицы составляют совершенно специальную отрасль промышленности. Форма их разнообразна до бесконечности; в них виден артистический талант японца и, вместе с тем, несколько юмористический характер; также можно сказать, что в этих пуговицах много воображения и вкуса.

На пуговицах изображены то два дерущихся супруга; то рыбак; плетущий сок (с проработанной соломой на сандалиях и перевитых прядях веревки); то борец, поднявший на плечи своего противника, мясистого толстяка, похожего на шекспировского Фальстафа; то медведя, обгладывающего человеческий череп; то коршуна, рвущего своим клювом цаплю. Эти пуговицы называются нэцкэ. Делаются они или из слоновой кости, или из мягкого темного дерева. Нэцкэ вы найдете везде, особенно в лавках, напоминающих наши меняльни, где фарфоровое блюдо лежит рядом с железным шишаком, сабля вместе со старым платьем; в хламе всякой мелочи непременно найдете и нэцкэ.