Кирилл Станюкович - В горах Памира и Тянь-Шаня

В пятидесятые годы Чимчик-отар работает на Памире, изучает гусей на Зоркуле, уларов в Чечекты, саджу на Акбайтале, белоголовых сипов на Рангкуле, вьюрков, рогатых жаворонков, клушиц… А в шестидесятые — маршруты и по Памиру, и по Зеравшану.

Бывали удачи. На Памире, например, обнаружил большую редкость — гнездо одной птицы. А бывали и неприятности. Во время обследования птичьего населения на Кайраккумском водохранилище сильнейший шторм загнал испортившийся катер на островок посреди озера. Это был первый сюрприз. Второй был в том, что в мешках вместо хлеба оказались сети, а вместо котла — веревки. Было голодно, но, конечно, наблюдать птиц было удобно. Загнанные штормом на остров, они отсиживались шесть дней в ямах рядом с людьми. И вместе с людьми их там засыпал песок. Голодали все, а когда шторм кончился, кончился и мир на острове. Из-под песка вылез удавчик и сразу сцапал ящерицу-круглоголовку, а хищные птицы начали рвать уток. Сидевшие рядом чайки принялись грабить гнезда куличков.

Так каждый год: маршрут на юг, маршрут на север, маршрут в горы. И всюду — птицы.

Вообще биография довольно типичная: студент, лаборант, аспирант, старший научный, завсектором, директор. Докторская степень, издание двухтомника… Сейчас он здоров, бодр и в расцвете сил. Эта биография — пример жизни экспедиционного ученого, идущего прямым курсом.

А вот еще одна короткая биография экспедиционного работника. Трагически короткая. Я познакомился с ним в середине двадцатых годов в кружке юных натуралистов при Ленинградском зоопарке. Потом мы встретились в Центральном ленинградском кружке накануне окончания школы. У него было прозвище Спокойный, которое он получил еще в кружке при зоопарке.

После школы Спокойный поехал в экспедицию. Сначала в Муюнкум, потом в Даурию, на Зеравшан, на Тавильдару. Начал он хорошо, вскоре стал работать самостоятельно и сделал стоящую работу.

В 1934 году летом, входя в ворота Ленинградского университета, я встретил одного старого кружковца.

— Ты знаешь про Спокойного? — спросил он.

— А что?

— Убит басмачами, — сказал он.

Мы постояли, вспоминая его. Его высокую фигуру, крупное и невозмутимое лицо, всегда спокойное, доброжелательное, даже чуть сонное. Я вспомнил, как он выручил меня, когда, запоров огромную таблицу за день до открытия Географического музея, я явился к нему ночью и сказал:

— Как хочешь, а таблицу ты должен сделать к послезавтра.

А он ответил:

— Я хочу одного: чтобы ты не сидел на моих брюках. Мне их надо надеть!

И он поехал со мной, и всю ночь и весь следующий день и еще ночь делал таблицу, а я стоял над ним и ничего не делал, потому что испортить таблицу я мог, а вот начертить — нет.

Я вспомнил, как часто в воскресенье мы, взяв бинокль, ходили смотреть и слушать птиц в Удельный парк. И мне нечего не захотелось слышать о смерти Спокойного, и я ушел.

Уже потом я узнал, что он погиб в Таджикистане, в Кабадиане.

Накануне к нему в лагерь направлялся один известный ботаник, но по дороге ему пришлось заночевать из-за дико крутого спуска. А утром к нему прибежал рабочий и сообщил о гибели Спокойного. Он сказал, что накануне они приехали к колодцу, где и разбили лагерь. Спокойный поехал еще поработать, но вскоре вернулся и сказал рабочему, что в горах встретил двух подозрительных людей. А пока ставили палатку, пропали ишаки. Рабочий пошел искать их и вернулся только к утру. Спокойный лежал у палатки с записной книжкой в руке. Очаг еще дымился. Когда рабочий его окликнул, он не ответил, а когда дотронулся до его руки, у него откинулась голова. Она была пробита пулей. Из вещей были взяты винтовка и бинокль.

Вот и все. Он проработал в экспедиции четыре сезона и начинал пятый…

Еще одна биография, еще один ученый. Жизнь связала его судьбу с судьбой Ботанического сада. И родился он совсем недалеко от сада, в кишлаке, где еще его отец и дед, потомственные садоводы, сажали фруктовые деревья. Они же посадили и знаменитую тополевую аллею в столице этой области, ставшей сейчас знаменитой на весь мир.

Впервые он столкнулся с Ботаническим садом еще школьником, когда для заработка пришел туда копать арык. И там ему в первый раз в жизни хорошо досталось. Он заинтересовался, как это взрывают скалу, и вышел посмотреть из-за прикрытия. Любопытство обошлось ему дорого, но могло обойтись еще дороже.

Трудно считать садовода экспедиционным работником: он работает на одном месте. Но этот садовод занимался разными делами, и все на Памире. То он залужает склоны, то занимается лесопосадками на галечниках. Он был сначала лаборантом, потом аспирантом, потом научным сотрудником, потом директором. Но дело не в продвижении его по службе, не это важно. Важно, что вся жизнь этого человека имела одну цель: все что можно притащить в сад.

Долгие годы в саду на той же должности сидел другой «скупой рыцарь», собиратель богатств и красот высокогорного Ботанического сада. Он его создал и вырастил, а потом ушел. И его место занял наш садовод. И этот садовод уже многие годы непрерывно в пути. Каждый год он в экспедиции: в 1961-м — на Зеравшане, в 1962-м — на Алае, в 1963-м — на Ванче и Ишкашиме, в 1970-м — по Бартангу, потом в Молдавии, Белоруссии, на Украине, в Польше…

Сейчас садовод кроме накопления новых богатств для сада занят постройкой мощной насосной станции. Она должна дать столько воды, что сад станет в несколько раз больше. И тут история повторилась; только теперь не мальчишка выглянул из-за скалы, а директор, несмотря на заградительный знак, вылетел на машине под взрыв. Ох и наделали же камушки дырок в крыше и боках его газика! В какую палец просунешь, а в какую и кулак.

Что еще можно сказать о садоводе? Любит свою работу, любит высокогорный сад и свободу действий. Хочет увеличить сад в пять раз и сделать его самым богатым горным Ботаническим садом в мире да еще построить главный лабораторный корпус…

Вот, кажется, и все.

Пожалуй, труднее всего мне написать об Олеге-охотнике, и как следует написать о нем мне сейчас не удастся: слишком он был ярок. Но я все-таки попробую написать о нем хотя бы вчерне, что смогу.

Это было в начале пятидесятых годов. Я приехал на Памирскую биостанцию из очередной экспедиции, и тут оказалось, что моя койка занята и на ней спит человек могучего телосложения и с большой бородой. Жили мы тогда в комнате вдвоем с Тадиком Кишковским, и было нам и так тесно, а тут, пожалуйте, какой-то нежданный постоялец. Я состроил кислую физиономию, сказал что-то достаточно неприятное, и к вечеру этот парень с бородой очистил помещение. Это оказался аспирант-зоолог. Так что началось наше знакомство со столкновения.