Кирилл Станюкович - В горах Памира и Тянь-Шаня

С этого дня, и довольно долго, мы постепенно, не спеша двигались вверх по Гурумды. Район был совершенно безлюден. Наш маршрут сначала шел вверх по долине Гурумды, дальше к теплым источникам Джартыгумбеза, затем на озеро Зоркуль, оттуда назад к Джартыгумбезу, затем на озеро Салангур.

Первые несколько дней мы работали на Гурумды. Это удивительно широкая, плоская долина, посередине которой идет сухое русло. Это русло сухо и зимой, и весной, и только в самое теплое время, когда тают ледники, в нем появляется вода да и то только к вечеру, к ночи, после теплого дня. Тогда еще издали можно видеть, как вода идет по руслу от верха долины, заполняет его и уходит вниз к Аличуру. Но до Аличура вода никогда не доходит, теряется в галечниках.

Недалеко от нашего лагеря, где скальный склон горы совершенно отвесен, сверху падал вниз ручей. Было видно, как метрах в ста над долиной со скалы прямо в воздух вылетала прозрачная струя воды, ниже она превращалась в пенную ленту, а еще ниже — в туманную вуаль. Поворачиваемый легким утренним ветром, этот вуалевый шлейф был поразительно красив при косом утреннем освещении.

Горный узел, обрамляющий Гурумды с северо-востока, очень красив, резок и причудлив. Склоны его круты, гребни зубчаты. На Восточном Памире такой резкий рельеф редкость. Залезть на эти горы если не невозможно, то очень трудно.

Через несколько дней работы на Гурумды мы заметили вдалеке фигуру всадника. Он сначала долго смотрел на нас в бинокль издали, что в те времена было далеко не лишней предосторожностью, и только потом подъехал к нам. Это оказался известный геолог Сергей Иванович Клунников.

— Здравствуйте, — сказал он, подъезжая.

— Здравствуйте.

— Вы кто? Барановская экспедиция?

— Барановская. И из вашей землянки. Вы — Клунников!

— Клунников! — ответствовал приезжий с некоторым удовольствием. — А вы как это определили?

— По росту и по весу, — отвечал я, ибо приезжий был человеком рослым и могучим.

Затем он замолк и надолго. Он час сидел молча, потом так же молча обедал, и я к нему не приставал. После того как Клунников молча проглотил три миски супа, он молчал еще полчаса, а потом сказал:

— Не могу найти. — И после паузы: — Второй год не могу.

— А что вы ищете?

— Капище.

— Что?!

— Капище! Где-то здесь есть капище! Видимо, еще языческое. Мне про него два человека сказали. Каждый по глубокому секрету. Киргизы, старики. И оба описали его совершенно одинаково, а живут один — на Койтезеке, а другой — на Каракуле, то есть в разных концах Памира. И оба мои старые приятели. Обоим я кое-какие услуги оказывал. Значит, не врут.

— И что же они говорят?

— Говорят, что где-то в этом районе в закрытой со всех сторон котловинке есть каменные фигуры, каменные идолы. Источник есть небольшой и, главное, куча приношений. Говорят, и всякие древние приношения, и даже советские монеты.

Из дальнейших расспросов я понял, что здесь, на Памире, где-то есть капище древних богов, и не мусульманских, а древних, то есть языческих.

Я тогда впервые услыхал от Клунникова об этом капище. Киргиз Карабай, работавший с нами в том же году, тоже рассказывал мне об этом капище, о богах и о приношениях и о том, что найти капище невозможно. Позже Клунников говорил мне, что он видел издалека это капище. Издалека — но видел. И вот совсем недавно, уже в семьдесят четвертом году, один сотрудник Памирского биологического института сообщил мне, что он слышал об этом капище от кого-то из жителей Восточного Памира сейчас. Вообще старые легенды на Памире можно услышать теперь только от киргизов, древних обитателей этих мест. Но их на Памире сейчас очень мало. Сейчас там больше алайских киргизов, пришедших на Памир недавно.

Значит, и поныне бродит эта легенда. А может, и не легенда?

Клунников уехал на следующее утро, сказав, что мы еще встретимся, так как он будет продолжать работы в том же районе, что и мы. И правда, мы встретились с ним не единожды.

Следующий лагерь, который мы разбили выше по Гурумды, оказался очень удачным, был хороший лужок — кормить лошадей, ключ, чтобы пить, и терескен, чтобы жечь костер.

Архаров здесь было кругом еще больше. Их было столько, что я сначала глазам своим не поверил. Когда на пути к этому лагерю мы быстро вывернулись из-за одной скалы, то напоролись на целый косяк архаров, мчавшихся нам навстречу. Увидев нас, они остановились, долго и недоуменно смотрели на нас, затем точно по команде рванулись с места и, описав дугу, стали уходить на склон. Они неслись, неслись, затем внезапно остановились, повернули головы, постояли, посмотрели на нас, опять рванулись и ушли за перевал. Архары всегда так: удирают, потом станут и смотрят, потом опять скачут дальше.

Произошло все это мгновенно, и долина сразу опустела. И только после того, как они исчезли, стало заметно, до чего же много их было.

Архары жили здесь в таком количестве, что разрушали растительный покров и местами даже вызывали развевание песков. Лужок, на котором мы остановились, как и трава на склонах вокруг, был сильно потравлен, как на хорошем скотопрогоне. Песчаные холмы в долине, покрытые редкими стеблями жесткого злака кияка и пустынной осоки, были вытоптаны, и местами песок трогался. Ветер начал его развевать, и кое-где появились небольшие барханчики.

В те дни, когда я только начинал работать на Памире, я единственный раз в жизни видел картину нетронутой природы со всем ее растительным и животным миром. Сейчас, к сожалению, поголовье архаров непрерывно сокращается. Уменьшается и их влияние на растительный покров.

Некоторые исследователи, в том числе известный географ академик Л. С. Берг, считали, что развеянные пески большинства пустынь — дело рук недальновидного человека. Это он истребил кустарники и, неумеренно выпасая скот, привел к тому, что стронулись с места пески в пустыне Такламакан в Центральной Азии. А стронувшись и превратившись в барханы, они стали засыпать поля и города. Человек со своими стадами привел в движение и пески Каракумов, и других песчаных пустынь. Так считал Берг.

А когда мне на Гурумды в середине тридцатых годов единственный раз в жизни удалось подсмотреть мир, каким он был до появления человека с огнестрельным оружием, я увидел, что архары здесь делали то же самое, что делал человек, без меры выпасая свои стада. Копыта диких архаров, оказывается, не хуже копыт домашних баранов приводили к образованию барханов.

Чтобы понять, какую роль дикие животные могут играть в образовании барханов, нужно видеть такие редкие уголки природы, где их стада хотя бы отдаленно приближаются по своим размерам к стадам, которые паслись там до появления человека. «Несмотря на все свое бесплодие и неблагоприятные климатические условия, пустыни Северного Тибета чрезвычайно богаты живой жизнью. Не видевшим собственными глазами невозможно поверить, чтобы в этих обиженных природой местностях могло существовать такое громадное количество зверей, скопляющихся иногда в тысячные стада». Так писал об одном из таких нетронутых уголков природы Пржевальский. В другом месте он говорит, что дикие яки — «самки, молодые самцы и телята скапливаются в огромные стада по нескольку сот, иногда даже до тысячи экземпляров». Несомненно, что подобное скопление копытных оказывает на растительность большое влияние, аналогичное влиянию стад домашних животных. «Береговые степи, — писал Пржевальский о берегах озера Кукунор, — отливали желтым цветом иссохшей травы, часто совершенно выбитой куланами, дзеренами и тангутским скотом». В этой цитате любопытно, что влияние домашних животных в таком животноводческом районе, каковым являются окрестности озера Кукунор, поставлено все же после влияния диких.