Кирилл Станюкович - В горах Памира и Тянь-Шаня

Если человека сбило быстрым течением и он вынужден плыть по неглубокой горной реке, он находится в страшной опасности. Достаточно течению даже не сильно ударить человека о камни спиной, боком или головой, чтобы его оглушило на минуту, — как его мгновенно подхватит течением и начнет бить о камни, крутить. Это конец.

Мы выехали рано утром: пятнадцать лошадей под вьюком, двое караванщиков, Султан и я. Мы шли по галечникам, описывая широкую дугу, так, чтобы переправляться через реки, слагающие Муксу, по отдельности, до того как они сольются вместе. Уже на первой переправе через Саукдару нам досталось. Даже по дороге сюда, в Алтынмазар, мы с трудом переправились через нее, хотя это было вечером, когда была еще малая вода и она только начала прибывать. А ведь Саукдара довольно длинная река, и поэтому за ночь большая вода от подтаявших накануне льдов еще не проходит и утром в реке воды еще очень много.

Султан проехался вверх, вниз по берегу в поисках переправы, посмотрел, подумал и наконец показал направление. Первый караванщик, взяв в повод одну из вьючных лошадей, пошел на пересечение реки, беря чуть вкось так, чтобы течение не било в бок, а било вкось и сзади. Вслед за первой вьючной под наши крики «Осторожно!» двинулись и другие, одна за другой, одна за другой.

Сначала все шло благополучно. Крупные, тяжело, но в меру загруженные лошади постепенно входили в кипящую Саукдару. Глубже, глубже, вот уже по брюхо, вода лижет вьюк, вот мгновение — и против вьюка вскипает и поднимается бурун, а вот лошадь почти ложится боком на воду, изо всех сил упираясь ногами, чтобы ее не повалило. Вот опадает бурун, значит, стало мельче, еще немного, еще, и вот бурун исчез. Значит, у лошади в воде только ноги. Мельче, мельче, и вот лошадь выходит на мелководье.

Но вот одну лошадь повалило течением и понесло. Султан с криком понесся на своем жеребце вниз по берегу реки, влетел в воду наперерез, поймал чомбур (повод) лошади, которую уже крутила и захлестывала вода, и, хлеща камчой, поволок к берегу. Минута — и лошадь поймала дно ногами и пошла к берегу.

Почти такая же судьба постигла и меня. Султан был прав: Кульджа была небольшая, и, когда мы вошли в самую глубокую воду, под самую сильную струю и вздувшийся бурун у бока лошади стал захлестывать через холку, Кульджу стало валить течением. В тот же момент Султан влетел в воду, встал чуть выше по течению, прикрывая меня своим рослым жеребцом от сильного течения, подхватил и чуть поддержал за узду мою лошадь. Бурун опал, Кульджа опять твердо уперлась в дно, и мы с Султаном стремя в стремя выбрались на берег.

Ведь вот все видел, черт, своими желтыми глазами и как вовремя подскочил!

Я молча пожал ему руку. А он мигнул, мол, что я говорил. Говорить тут было невозможно. Саукдара, желто-коричневая, как густой кофе, кипящая, с взлетающими на два-три метра над рекой брызгами, заглушала любой крик, а не то что разговор.

Затем мы долго шли по сухому галечнику до Каинды. Через Каинды перебрались легко и двинулись вдоль великолепно отполированной отвесной стены хребта. Когда видишь стены нашего метрополитена, то поражаешься большой площади полированных каменных стен. А тут мы шли несколько километров вдоль отвесного полированного бока горы, имеющего сотни метров высоты. Именно полированного, а не просто гладкого! Вот как обработал эту стенку отступивший ныне ледник! Затем мы подошли к Баландкиику, вошли в устье и, немного пройдя по галечникам вверх, пришли в небольшой облепиховый лесок и стали вьючить дрова, которые были прежде завезены сюда. Пока Султан вьючился, я прошел немного вверх по долине Баландкиика. Березняки и облепишники несколькими островками были разбросаны здесь в его русле.

А затем я опять увидел на песке те же следы. И тут же, посмотрев в том направлении, куда они вели, я неожиданно увидел е г о самого! О н не видел меня и не слышал. Река шумела рядом, и все его внимание было сосредоточено на караванщиках и лошадях. Караванщики вьючили на лошадей тяжелые арчовые плахи, кричали и ругались. Лошади ломились через кустарники, искали и ели траву. Вообще шума было много. А он стоял на задних лапах, одна передняя была прижата к груди, а другой он опирался на большой камень, за который спрятался. Голову он чуть высовывал из-за камня, наблюдая за тем, что́ делают люди.

Я тихо, чтобы не пугать е г о, вернулся за кусты и пошел, прикрываясь ими, обратно к караванщикам, стараясь, чтобы он меня не увидел, стараясь не испугать его. Мне было его очень жаль. Он, видимо, попал сюда случайно. И здесь все пугали и гоняли его. Мы спугнули его на Каинды и заставили выйти к Алтынмазару. В Алтынмазаре женщина, увидев его, подняла крик, и он кинулся по галечникам Баландкиика. А тут мы с караваном, опять крик и шум.

Куда он теперь пойдет, испугавшись? Назад на Каинды? Вперед по бесплодному Баландкиику? По долине, по которой никуда не пройдешь и где попросту нечего есть? Впоследствии оказалось, что первое предположение было правильным: он вернулся на Каинды.

Я возвратился к каравану, и мы тронулись дальше.

С галечников мы вошли в беспорядочное нагромождение морен у конца ледника Федченко и, пройдя довольно долго по моренам, увидели огромный зев ледникового грота, целый туннель в теле ледника, откуда широкой и довольно глубокой струей выходила холодная Сельдара. А затем мы стали подниматься на ледник по тропе, проложенной с восточной его стороны, и, как только поднялись на ледник, перед нами открылась удивительная картина.

Прямо перед нами огромной, широкой, многокилометровой равниной уходил вдаль ледник. Здесь, внизу, он был засыпан обломками камней, моренами, а дальше вдали сверкал матовой белизной. Справа, на западе, над ним черными стенами поднимались крутые склоны Мазарских Альп, внизу скалистые, голые, бесснежные, сверху закрытые льдом. А по пологим склонам гор, окаймлявших его слева, на востоке от ледника, шла веселая зеленая полоса кобрезиевых лугов, по которым тут и там были разбросаны круговины стелющейся арчи. И только высоко, далеко наверху над нами, начинался снег.

Сначала мы шли по сплошным моренам, которые покрывали окончание ледника, а затем началось довольно-таки головоломное путешествие по гладкому и по негладкому, по грязному и по чистому льду, по фирнам и по моренам. По телу ледника текли ручьи и реки, проложившие себе путь местами в таком голубом льду, что от него глаз нельзя было отвести. Вода в этих ручьях и реках была чистая-чистая. Но эти реки внезапно оканчивались такими страшными воронками, что дрожь пробирала. В эти бездонные воронки вода засасывалась буквально со свистом, крутясь и шипя. Страшно было и подумать, что́ будет с человеком, который поскользнется и попадет в такую воронку. Десятки, сотни, тысячи метров будет он в абсолютной тьме крутиться в ледяной воде, его будет бить и резать о ледяные стенки русла, пока не убьет. Но страшнее всего были трещины с их резкими, острыми, как ножи, краями, со стеклянно-гладкими стенками, разинувшие свои бездонные пасти. Они уходили в тело ледника, в неизмеримую черно-синюю глубину, откуда нет возврата…