Кирилл Станюкович - В горах Памира и Тянь-Шаня

К началу лета рекогносцировка была закончена. Было выбрано несколько массивов под колхозы и совхозы, и на этих массивах начали детальную съемку специальные отряды почвоведов, геоботаников, геологов. Теперь я работал только с отрядами геоботаников.

Давно ли мы прошли с рекогносцировкой по этим лесам, и тогда они были голы, под ногами хлюпал то снег, то раскисшая, переполненная влагой почва, покрытая бурыми пожухлыми мхами и травой. Сейчас все было зелено, все цвело. Над болотами стеной поднимался зеленый вейник, в лесу под пологом зеленых лиственниц цвели фиолетовые рододендроны, розовые шиповники.

Когда, закончив рекогносцировку, я добрался до своего отряда, работавшего далеко в сопках, дни были уже жаркими и душными. Теперь дожди выпадали часто, болота и леса переполняли воздух влагой. Парило, над лагерем висела завеса комаров, оводов и слепней. Весной вся эта кровососущая нечисть работала в несколько смен. Ночью нападал гнус (мокрецы), его было так много, что к утру на тех местах, где одежда прижималась к телу, например вокруг пояса, оставались черные полосы от раздавленного гнуса, пробравшегося под одежду. Вечером, пока было тепло, атаковали тучи комаров. А днем над лагерем висели тучи оводов и слепней.

Но сейчас, когда было и днем жарко, и ночью тепло, все эти летучие отряды «работали» почти круглосуточно. Над лагерем, к которому мы подошли среди дня, висела туча насекомых, она колыхалась, поднималась и опускалась, кидаясь кусать и жалить в любое открытое место тела. Гнус набивался в нос, в рот, несчастные лошади были загнаны в кусты, где бились, непрерывно обмахиваясь хвостами, встряхивались, терлись о кусты. Лошади были сплошь покрыты слепнями и оводами, на спине и по бокам расплывались кровавые пятна от сильных укусов. Никакие дымокуры не помогали. Было ясно, что еще несколько таких дней — и лошади просто погибнут, их нужно было отправлять на базу.

В лагере, куда мы попали после обеда, народу было мало, большинство предпочитало пообедать на сопках, где-либо на обдуваемом склоне. Там я нашел своих. Здесь на склончике веял ветерок и было сносно. Счастливчик, работавший у геоботаника Ветруши, перебирал струны гитары. Ветруша спал, укрывшись с головой, рядом с ним, обмахивая его веткой, сидел Коля и читал «Методику полевых геоботанических исследований». Остальные рабочие кто спал, кто так лежал.

— Собираешься специальность менять? — спросил я Колю, заглядывая в книгу.

— Так, просматриваю, — несколько смешался Коля.

До вечера мы делали профиль от вершинки увала, на котором сидели, до реки, что текла внизу. Описывали растительность, считали и мерили деревья. У реки в пойменной полосе, где густые деревья и кусты и где много заводей с застойной водой, нас чуть ли не вконец заели проклятые кровососы. На ходу было еще ничего, но копать яму, описывать ее, собирать растения, мерить деревья, сидя или стоя на месте, было совершенно невозможно. Никакие накомарники не помогали. У реки сделали интересную находку — поймали молодую гадюку. Это здесь редкость. Змей здесь мало, вечная мерзлота не позволяет гадам развиваться широко. Гадюку посадили в кобуру от бинокля, а к вечеру, когда мы пришли в лагерь, ее не оказалось. Я стал допытываться у того, кто ее нес, где змея, но он только хихикал и говорил:

— Не знаю! Ушла! Не заметил как.

Я обозлился и начал допрос с пристрастием. Выяснилось, что змея понадобилась Счастливчику для «милой» шутки. Он посадил ее в свой довольно объемистый кошелек и бросил на дороге у поселка.

— Слушай, ты, шутник! — сказал я. — А что, если кошелек поднимет ребенок?! В поселке ведь есть дети! Ты думаешь что-нибудь или вообще озверел? Если кошелек поднимут такие же бандитские рожи, как ты, ладно! А если ребенок?! Сейчас пойдешь найдешь и принесешь!

Его товарищи, еще минуту назад находившие эту шутку очень милой и остроумной и обменивавшиеся замечаниями вроде: «Представляешь себе? Открывает — и…», «Какая находка, кошелек… Что в нем, а?» — прекратили гоготать, улыбки на их лицах померкли.

— Сволочь ты! — сказал Коля и, подойдя к Счастливчику, ударил его по лицу. Тот ничего не ответил, только побледнел, но драться не стал. Коля был гораздо сильнее, и всем это было известно.

Я повернулся и отошел, хотя по сути должен был бы вмешаться.

— Ну подожди, сявка! — прорычал Счастливчик, скрипнув зубами. — Ты это вспомнишь!

К слову сказать, в уголовных «кругах» в свое время очень модным и изящным считалось умение скрипеть зубами. Этим показывалась высшая степень ярости. На некоторых малоискушенных людей это производило впечатление.

В этот вечер произошло много событий. Во-первых, отсюда с горы мы впервые увидели лося, хотя следы лосей находили неоднократно. Лосей здесь было мало, хотя охотников тут не было вовсе и вообще людей было мало.

Сверху, с горы, мы видели, как лось выскочил из леса на открытое место и остановился посредине заболоченной долины. Мы все вскочили и стали по очереди смотреть в бинокль, чего это он испугался, кто за ним гонится. Но никто за ним не гнался. Его, видимо, как и нас, доняли, довели до исступления слепни и оводы, и он потерял всякую осторожность. В бинокль было видно, что он стоит и встряхивает шкурой, мотает головой, бьет себя по животу ногами. Потом он побежал к реке и скрылся в пойменных зарослях.

— Сейчас в воду залезет по самые ноздри, — сказал кто-то, усердно лупя себя по шее и по лицу.

— Нам бы так, — сказал другой, хлеща себя веткой по голове и по плечам. — Вот ведь собаки, через две рубахи кусают.

Но видимо, кто-то услышал наши молитвы, и перед закатом, когда обычно все затихает и успокаивается, наоборот, потянуло ветром, и минут десять спустя широко и гулко зашумела тайга, и целодневный кошмар кончился.

Вечер был как великий праздник, большой костер кидался по сторонам, как развевающееся знамя. Было тепло, но сильный ветер прочно удерживался, и все комары, вся несносная кусачая рать исчезла. Какое-то радостное, праздничное настроение было у людей, и я сказал Коле:

— Слушай, неужели вот выйдешь — и опять за старое? Неужели не надоело?

— Нет, за старое теперь нельзя. Надо завязывать, — задумчиво сказал Коля.

— Пошто это нельзя? — спросил кто-то.

— Не рассказывал я, — сказал Коля. — Брак у меня вышел по специальности.

— Какой брак?

— Такой. Ошибочка вышла. У собственной тетки сумочку в автобусе срезал, а тетка эта у меня вместо матери.

— Как? Как? — закричали все.

— А так, — смущаясь, сказал Коля. — Я ей на пальто деньги дал, сказал — заработал. Она купила и пальто, и сумку, я и не видел какие. Еду, значит, домой в автобусе, качает, толкает подходяще. Вижу, какая-то пассажирка с сумкой, я, не глядя, срезал да на первой остановке и смылся. Заглянул в сумку. Батюшки! Теткин пропуск на завод…