Адам Водницкий - Провансальский триптих

Поскольку я был предупрежден о вашем визите, то еще утром пролистал в архиве несколько дел и нашел изрядное количество документов — вы получите их копии. Среди этих документов заметки одного из моих предшественников, адвоката Даниэля де С., правоведа и летописца наших краев, который был дружен с Юлиушем В. Просматривая заметки, я наткнулся на записанную его рукой удивительную историю, ощутимо передающую романтический дух эпохи. Почерк неразборчивый, чернила выцвели, но один отрывок я попробую вам прочитать. Послушайте:

…Юлиуш В. признался мне, что его с детства посещал странный сон. Во сне появлялась черная Мадонна со звездой на груди. Случалось это всегда, когда ему грозила какая-либо опасность или предстояло принять решение, которое могло тем или иным способом повлиять на его судьбу. Как-то — уже после разгрома восстания, — скитаясь по Франции, он оказался в чужом городе, без средств к существованию, изнуренный и больной. Сгущались ранние сумерки, было очень холодно. Юлиуш отправился на поиски какой-нибудь харчевни, где мог бы поесть и согреться. Ничего не нашел. Темные пустые улицы с блестящими от влаги брусчатыми мостовыми были затянуты липким туманом, через который с трудом пробивался падающий кое-где из окон тусклый свет. Юлиуш заключил, что пришел конец его странствиям — у него уже не было сил продолжать борьбу. И решил вернуться в свою убогую гостиницу, чтобы написать прощальные письма. В саквояже у него была пара дуэльных пистолетов, подаренных друзьями, когда он покидал Париж. И тогда, бредя по безлюдной улице, он увидел освещенное свечами помещение — не то лавку, не то забитый до потолка рухлядью склад. И остановился как вкопанный. Какая-то сила заставила его открыть дверь и войти внутрь.

Это была лавка древностей, загроможденная старой мебелью, пустыми рамами, манекенами в придворных платьях, обломками алтарей из разрушенных во время революции храмов. В глубине, около инкрустированного слоновой костью и черным деревом столика для игры в триктрак, сидел старик в стеганом шлафроке; на макушке у него была черная ермолка. Свет свечей, будто на поздних картинах Рембрандта, вырывал из темноты часть его бороды и иссеченного морщинами лица. Он внимательно пригляделся к входящему, потом повернул голову и посмотрел куда-то вбок.

— Я знал, что вы меня разыщете. Она ждет вас. Уже давно.

Тонким костлявым пальцем он указал на стоящую на столе фигурку черной Мадонны со звездой из горного хрусталя на груди.

И, помолчав, добавил:

— Можете ее забрать. Она ваша.

Юлиуш В. говорил мне, что не знает, как и когда вернулся в гостиницу, как собрал и упаковал свой скромный скарб. Той же ночью он уехал скорым дилижансом в Ним.

Что было дальше, вы знаете. История черной Мадонны, однако, остается загадкой. Как и ее дальнейшая судьба. Известно только, что Юлиуш В. отдал ее своему младшему сыну Тимотеушу, когда тот отправлялся в Петербург, откуда уехал в Польшу.

Сцена прощания, которую мой предшественник, адвокат де С., тоже описал в своих заметках, по всей вероятности, была очень трогательной. Попробуйте ее себе представить.

Прохладное раннее утро. На подъездной дорожке ждет запряженный экипаж. Кучер и слуга ремнями привязывают сзади кофры. Перед главным входом, в окружении родных, стоит Юлиуш В. в парадном офицерском мундире с воинской наградой на шее. Перед ним на коленях Тимотеуш в дорожной одежде, с непокрытой головой. Жемчужного цвета котелок и перчатки лежат рядом. Юлиуш В. большим пальцем чертит знак креста на лбу сына, затем, минуту поколебавшись, уходит в дом и возвращается, прижимая к себе фигурку черной Мадонны.

— Вручаю тебя ее попечению, — говорит он. — Пусть хранит тебя и защищает.

— Дорогой мой, — явно взволнованный, мэтр снял очки и долго молча протирал их замшевым лоскутком, — это все так необычайно! Ваше появление здесь, наша встреча и эти рассказы о мире, которого давно нет, который там, где все иные ушедшие миры… Но так ли это? — Maître J. G. опять задумался. — Ведь то, что было, не исчезает бесследно, чувства, слова, жесты, события не умирают. Они пускают в нас незримые корни. Завершившаяся жизнь не менее прекрасна и не менее подлинна, чем наша. Наше воображение, а возможно — как знать, — и генетическая память, если таковая есть, извлекают ее из небытия, воскрешают, дарят новое существование. А она дополняет нашу жизнь. И заслуживает глубокой благодарности.

Вы отправились в путешествие в пространстве и времени, чтобы отыскать — как сказал Франсуа Рабле — «великое Быть Может».

А теперь вслушайтесь в себя — прислушайтесь к своей крови, к тому неведомому голосу, который настаивает, требует, чтобы его услышали, прокладывает пути, по которым мы, сами того не зная, бродим во сне…

Вы искали свое место среди теней и нашли его, ступив на землю, по которой они скользят. Это своего рода инициация, после которой никогда уже не будешь тем, кем был прежде.

Прощайте. Что еще вам сказать? Да хранит вас та самая черная Мадонна со звездой на груди, которая вас сюда привела.

Теням в их беспрестанном движении и камням.

Тройным вратам базилики в Сен-Жиле, красным, как кровь toro , высоко, на вершине лестницы.

Следам босых ног графа Раймунда VI Тулузского с покаянной веревкой на шее. — О несмываемый позор тех лет!

Мухаммеду Абд аль-Мутталибе, продающему стеклянные четки на площади.

Группе туристов из Киото — стайке серебряных рыбок, словленных фотовспышкой.

Облакам — кораблям с крутыми парусами над бескрайней равниной Кро.

Двум змеям Эскулапа, что сплелись в любовной пляске за часовней Сент-Круа у дороги в Фонвьей в полдень, золотой, как свежевыжатое оливковое масло.

Помню круженье солнца, стрекот сверчков и горячий металл велосипеда, прислоненного к скале.

Трепещущим в утренней дымке зонтикам цветка у подножья замка в Фурке между двумя вязами, откуда взлетел Ангел Истребления.

Теням, стершимся следам, умолкшим голосам, безответным любовям…

Белым платанам в свете факелов на Алискампе ночью, обмытой от наших теней.

Большеголовым совам, стерегущим сон вестготских князей в рогатых саркофагах, полных тьмы, зеленых кабошонов и естества самца.

Дням, спешащим к месту истины по ночному небу.

Красным макам — каплям киновари, упавшим с кисти под стенами города Гланум.

Священным оливковым рощам в долине Бо в фиолетовом полуденном озарении.

Двум скалам Малых Альп над пропастью, скрепленной мостом столь легким, будто сложен из семян одуванчика лишь для мотыльков и грез.