Адам Водницкий - Провансальский триптих

Сказать тебе всю правду? Тогда добавлю, что зуавы, публичные дома, очаровательные арлезианочки, идущие к первому причастию, священник в стихаре, похожий на сердитого носорога, и любители абсента также представляются мне существами из иного мира.

Но уже 20 апреля 1888 года он пишет своему другу Эмилю Бернару [256] Эмиль Бернар (1868–1941) — французский художник-неоимпрессионист, один из теоретиков символизма в искусстве. :

Ai vu un bordel ici le dimanche — sans compter les autres jours — une grande salle teinte àa la chaux bleuie — comme une école de village. Une bonne cinquantaine de militaires rouges et de bourgeois noires, aux visages d’un magnifique jaune ou orangé (quels tons dans les visages d’ici), les femmes en bleu céleste, en vermilion, tout ce qu’il у a de plus entier et de plus criard, le tout éclairéde jaune. Bien moins lugubre que les administrations du тете genre à Paris. Le spleen n’est pas dans l’air d’ici.

Я видел здесь публичный дом в воскресенье (впрочем, и в будни тоже): большая зала, выкрашенная подсиненной известью, — ни дать ни взять, сельская школа; добрых полсотни военных в красном и обывателей в черном; лица великолепно желтые и оранжевые (таков уж тон здешних физиономий); женщины в небесно-голубом и киновари, самых что ни на есть интенсивных и кричащих. Все освещено желтым. Гораздо менее мрачно, чем в подобных заведениях Парижа: в здешнем воздухе не пахнет сплином.

В другом письме тому же Эмилю Бернару, автору иллюстрированной десятью рисунками поэмы под названием «В бордель!», Винсент пишет:

Bravo! Аи Bordel! Oui, c’est cela qu’il faut faire et je t’assure que je t’envie presque cette rude chance que to as d’entrer là dedans en uniforme; ce dont ces bonnes petites femmes raffolent.

Mon «Café de nuit» n’est pas un bordel. C’est un café. On у dort avachi sur les tables. Par hasard une putain amène son type. У venant une nuit, j’ai surpris un maquereau et une putain qui se raccommodaient après une brouille. La femme faisait indifférente et la superbe, l’homme etait câlin.

Браво! В бордель! Да, именно это следует делать. И уверяю тебя, что почти завидую твоей удаче — ведь ты ходишь туда в военной форме, от которой все эти милые бабенки без ума. <���…> Мое «Ночное кафе» — не бордель; это кафе, где ночные бродяги перестают быть ночными бродягами, потому что плюхаются там за стол и проводят за ним всю ночь. Лишь изредка проститутка приводит туда своего клиента. Впрочем, зайдя туда однажды ночью, я застал там любопытную группу — сутенера и проститутку, мирившихся после ссоры. Женщина притворялась безразличной и надменной, мужчина был ласков.

И еще в одном письме, от декабря того же года, тоже Бернару:

Maintenant се qui t'intéressera, nous avons fait quelques excursions dans les bordels et il est probable que nous finirons par aller souvent travailler là. Gauguin a dans ce moment en train une toile du тêте café de nuit que j’ai peint aussi mais avec des figures vues dans les bordels. Cela promet de devenir une belle chose.

А теперь об интересном. Мы совершили несколько вылазок в публичные дома и, весьма вероятно, будем часто ходить туда работать. В данный момент Гоген работает над полотном с тем же самым ночным кафе, которое писал и я, но с фигурами, которые мы видели в публичных домах. Картина обещает быть красивой.

В сегодняшнем Арле следа не осталось от публичных домов, да и вообще от всего quartier réservé [257] Квартал, пользующийся дурной славой ( франц. ). — «веселого квартала» — с его специфическим фольклором, красными фонарями, кафе, залами для народных балов, ночной жизнью. Не стоит считать такие кварталы своего рода гетто. Правда, в первой половине XIX века для обитательниц домов терпимости вводили некоторые ограничения: им, например, запрещалось по воскресеньям и в праздники появляться на площади Республики после мессы в соборе Святого Трофима, а также в других публичных местах, однако ограничения эти были формальными и не особенно соблюдались. Те же самые должностные лица, которые их вводили, частенько под покровом ночи случались в двери домов под красным фонарем, а когда приходила пора, приводили туда и подрастающих сыновей.

Лиана де Пужи, знаменитая парижская куртизанка.

По всей вероятности, прототип Одетты де Креси, героини цикла романов Марселя Пруста «В поисках утраченного времени». Была женой румынского князя Георге Гики. В конце жизни под именем сестра Анна-Мария работала в сиротском приюте Святой Агнесы в Савойе.

Портрет Лианы де Пужи работы Поля Сезара Эллё (1908)

В повседневной жизни девицы не сталкивались с остракизмом. Они — стараясь не привлекать к себе внимания — посещали церковь, по средам и субботам отправлялись на рынок за покупками, погожим весенним утром могли, наняв коляску, под кружевными зонтиками отправиться на пикник, принимали живое участие в безумствах пасхальной фиесты, посещали театр — им даже были выделены места на галерке. Вписавшись в давно сложившуюся социальную структуру, они жили жизнью города, заняв там свое законное место.

Девицы эти всегда привлекали художников и писателей, нередко становились героинями романов, театральных пьес, поэм — начиная от Фрины [258] Фрина (около 390 г. до н. э. — около 330 г. до н. э.) — знаменитая афинская гетера, натурщица Праксителя и Апеллеса, героиня нескольких литературных произведений и оперы Сен-Санса. и до вийоновской «толстухи Марго», от Пышки до «сестер милосердия» [259] «Сестры милосердия» — название песни Леонарда Коэна к фильму Роберта Олтмена «Маккейб и миссис Миллер» («Бордель»); в переносном смысле «сестры милосердия» — обозначение проституток. .

Сегодня трудно представить себе французскую (и не только французскую) литературу XIX века без домов терпимости, любви, скандалов, трагикомедий, вымышленных или подлинных драм обитательниц этих домов на страницах произведений Бальзака, Доде, Флобера, братьев Гонкур, Гюисманса, Золя и, конечно же, Ги де Мопассана. И столь же трудно вообразить светскую жизнь без парижских салонов, где знаменитые куртизанки — особенно в период Второй империи [260] Период бонапартистской диктатуры во Франции (1852–1870). — диктовали моду, создавали образцы элегантности, помогали своим избранникам строить карьеру, будь то политика или искусство.

Их рисовали лучшие художники всех эпох, от Витторе Карпаччо до великих голландцев. Чем было бы творчество Сезанна, Тулуз-Лотрека, Ренуара, Мане, Модильяни без девиц легкого поведения? В более близкие к нам времена они вышли на первый план в романах, фильмах, песнях, почти в любой своей ипостаси вызывая сочувствие и симпатию как воплощение женского очарования и тепла, как олицетворение зрелой мудрости, приобретенной горьким опытом и оплаченной дорогой ценой.

Когда Винсент Ван Гог 20 февраля 1888 года приехал в Арль, Прованс был скован холодом и занесен снегом; старожилы не помнили такой зимы. Поезд, идущий из Парижа в Марсель через Лион, опоздал на несколько часов. Смеркалось. Немногочисленные газовые фонари на площади Ламартина не рассеивали темноты. Ван Гог с обвязанным ремнями чемоданом в руке устало шел со станции в город, с трудом пробираясь через сугробы. Справа, ближе к берегу Роны, среди кустов виднелись отсветы костров и между ними смутные очертания фигур. Это были caraques , бедные цыгане, с незапамятных времен зимующие в этом месте. Прямо за Кавалерийскими воротами, уже intra muros [261] В стенах, в пределах (города; лат. ). , между монастырем кармелитов и часовней Святого Исидора, располагался quartier réservé , в лабиринте улочек которого легко было заблудиться. Если нарисовать его план, взяв за исходную точку Кавалерийские ворота, эти улочки были бы слева от ворот. Вот они: