Адам Водницкий - Провансальский триптих

24 октября, пятница

Ну нет! В Камарг на велосипеде? Там же ничего нет: солончаки, комарье, змеи, а в тростниках — призраки и чудища. Разве что на автобусе до Сент-Мари-де-ла-Мер, там колонии розовых фламинго, toros , белые лошади… Дальше только страх, соль и пустыня.

Невысокая дамба, почти незаметная в море тростника. Можно часами лежать, скрестив руки на груди, упершись ступнями в раму брошенного на траву велосипеда, смотреть в небо и воображать себе разные разности: что было, чего не было, что могло бы быть… Ноябрьское солнце в облачке испарений, как золотая монета в пальцах фокусника, то появится, то исчезнет. Пустота, одиночество, запах ветра, печали, горький аромат солелюбов: млечника ( Glaux maritima ), черного саксаула ( Haloxylon aphyllum ), сухих стеблей солянки сорной ( Salsola kali ), зеленого солероса ( Salicomia herbacea ). Тихое монотонное жужжание насекомых, будто фон для непоседливых теней, порывов насыщенного влагой холодного ветра.

Со склонившейся над дамбой коричневой головки рогоза повисает на невидимой нити паук ( Araneus diadematus ), подтягивается, спускается, перебирает четырьмя парами ног, прядет нить — тончайшую, почти прозрачную; ее прочность можно сравнить (по людским меркам) с прочностью каната из углеродного волокна. Прямо у меня над головой волосатое брюшко с черным крестом, маленькие подвижные челюсти, неустанные ноги. Может быть, это Арахна? [374] В древнегреческой мифологии — искусная ткачиха, Афиной обращенная в паука, вечно ткущего свою паутину Нет-нет! Паук был здесь, когда Дух Божий еще носился над водою, до появления людей, до того, как под прямоугольным парусом по завиткам волн (см. изобретения на черепках критской керамики) сюда добрались финикийцы, до того, как под покоящимся на четырех слонах небесным сводом по Mare nostrum [375] Наше море ( лат. ) — так называли древние римляне Средиземное море. приплыли на расписных триерах дорийцы из Фокиды, до того, как с юго-востока хлынули племена заросших до самых глаз лигуров… паук был здесь, прежде чем в этих краях осели и построили первые города кельты, прежде чем, звеня железом, сюда пришли легионы Цезаря, а следом — пешком, верхом, на повозках — три тысячи ветеранов VI Железного легиона, переселенцы из Лация, чиновники, ремесленники, каменщики, инженеры, эдилы, квесторы, фламины, понтифики; за ними с первыми весенними ветрами на крыльях, облаках, в колесницах сюда устремилась толпа богов, полубогов, нимф, сатиров, сильванов, козлоногих фавнов и невесть кого еще.

Подлетает синекрылая стрекоза, минуту повисев в воздухе, как миниатюрный вертолет, садится на макушку рогоза, с которой свисает нить с пауком. Паук замирает, но не убегает — прикидывается мертвым, затаившись, ждет дальнейшего развития событий. Слева, в тростнике, на гладкой, как зеркало, поверхности воды цвета прибрежной тины какое-то движение: это плывет, оставляя за собой раздвоенный след, уж. У берега суетятся хищные личинки жука-плывунца и водяные пауки. Дальше всплески, кряканье — это выводок чирков-свистунков. Везде кипучая деятельность, особый мир занятых своими делами существ, куда мы не имеем и никогда не будем иметь доступа.

писала Вислава Шимборская в неопубликованном при жизни стихотворении «Насекомые».

В зарослях тростника над озерцами воды тучи комаров: крутятся как ошалелые вокруг невидимых осей, мечутся вправо, влево — то столбиками, то конусами, то полупрозрачными шарами… Когда ветер разрывает дымку испарений, в черном зеркале реки отражаются облака: плывут себе величаво, как нагруженные сокровищами Индии легендарные галеоны под крутогрудыми парусами.

Я лежу между небом и землей, между двух находящихся в непрестанном движении миров, впитывая особую ауру чего-то несбывшегося, трагического, словно Создатель на третий день творения, говоря: «да соберется вода, которая под небом, в одно место, и да явится суша» [376] Быт 1, 9. , заколебался, и потому повеление не было исполнено, начатое не доведено до конца и случилось то, что случилось: в одном-единственном месте — в дельте огромной реки — суша не была отделена от вод, акт творения остался незавершенным.

Так было испокон веку и так будет впредь. Весь этот край — не земля и не море — остается свидетельством бессилия Творца, да еще и расширяется, диктует собственные законы. Каждый год, столетие за столетием, вода приносит в дельту Большой Роны двести миллионов кубометров гравия, ила, песка, оттесняет море, метр за метром увеличивает суверенную территорию своего царства.

Хватило двух тысячелетий — крошечной отметинки на циферблате космических часов, — чтобы Арль, богатый город, крупный средиземноморский порт, отдалился от моря на 45 километров!

Но так происходит не везде. В дельте Малой Роны береговая линия отступает. Море, подгоняемое прилетающими с юго-востока шквальными ветрами, атакует, безжалостно вгрызается в сушу, захватывая все новые участки. Маяк Фараман, установленный в 1840 году в семистах метрах от края воды, море поглотило уже в 1917 году. Единственный на территории Камарга городок Сент-Мари-де-ла-Мер, сегодня защищенный от морских волн высокими дамбами, в раннем Средневековье находился далеко от побережья.

Картографическая документация дельты и береговой линии появилась уже в XVIII веке. В комментариях к географической, исторической и хронологической карте Прованса, составленной геометром Эспри Деву и изготовленной гравером Оноре Куссеном в 1757 году, читаем:

Башни, построенные арлезианцами доя наблюдения за изменениями побережья, свидетельствуют о расширении дельты Роны. Башня Барон указывает на приращение побережья с 1350 года, башня Межан — с 1508-го. Прежняя береговая линия находится между башнями Сен-Женест и Балоар.

А вот еще башни-маяки: Сен-Луи (1737; на левом берегу близ устья Большой Роны), Сен-Женест (1656) и Тампа (1614); на правом берегу — Мондови, Сент-Арсье, Парад и Бельвар.

Плоский берег, почти невидимый со стороны моря, доставлял немало хлопот мореплавателям. Об этом пишет Страбон;

Тем не менее вход в устье реки еще и теперь труден для кораблей из-за стремительного течения, наносов ила и вследствие до того низкого положения местности, что в непогоду даже на близком расстоянии земли не видно. Поэтому массалиоты поставили в виде отличительных знаков башни, всячески стараясь освоить страну И в самом деле, они воздвигли и там святилище Артемиды Эфесской, отвоевав кусок земли у реки, где устье ее образует остров.

Фредерик Мистраль в «Дневниках и рассказах» сообщает, что еще в 50-х годах XIX века близ переправы через Малую Рону (местность носила название Silva Real ) на небольшом мысу среди зыбучих песков возвышалась крепость. С какого времени, неизвестно. Кто-то утверждал, что она стояла там уже во времена Франциска I, по мнению других — была построена позже Себастьеном де Вобаном [378] Себастьен Ле Претр, маркиз де Вобан (1633–1707) — военный инженер, маршал Франции, писатель; построенные им крепости объявлены Всемирным наследием человечества. , но, вне всяких сомнений, находилась в Камарге с давних пор и исполняла свое назначение еще во второй половине XVIII века. Гарнизон крепости — терзаемые одиночеством, комарьем, изнурительной болотной лихорадкой солдаты охраняли тянувшиеся до самого Эг-Морта королевские соляные копи, преследовали грабителей и воров. Сущей напастью этих мест были бродяги, бывшие каторжники, беглые галерники, прокаженные, искавшие среди недоступных заводей и трясин убежища от правосудия; объединяясь в банды, они воровали соль, грабили выброшенные осенними ветрами на мель торговые суда.