Адам Водницкий - Провансальский триптих

Из этих легенд и рассказов горстями черпали материал писатели и поэты, патриоты Камарга, возрождавшие язык и традиции Прованса. К их числу принадлежали Фредерик Мистраль, а в следующем поколении — Анри Боско, маркиз Фолько де Барончелли-Жавон и еще один аристократ — член Братства пастухов Святого Георгия, фелибр Жозеф д’Арбо. Творчество каждого из них заслуживает отдельного обсуждения, но мы ограничимся Жозефом д’Арбо, писателем, поэтом, духовным наследником Мистраля. Он много лет собирал передаваемые из уст в уста рассказы о необыкновенных чудовищах, о духах, блуждающих в урочищах Камарга. Один из рассказов обрел художественную форму в новелле, написанной на провансальском языке и опубликованной в 1926 году под названием «Чудище из Ваккареса» [385] Единственная книга Жозефа д’Арбо, вышедшая на русском языке: «Чудище из Ваккареса. Новеллы, сказки, стихи» (1986), перевод с провансальского Н. Кончаловской (далее цитируются фрагменты по этому изданию). .

В новелле повествуется о происшествии, случившемся в Камарге в 1417 году. Главный герой Жак Рубо (по-провансальски Jaume Roubaud [386] Жауме Рубо ( прованс. ); в переводе Н. Кончаловской — Жак Рубо. ) — персонаж безусловно вымышленный, пастух, одиноко живущий в Рьеже — самом сердце соляных копей между озером Ваккарес и побережьем.

Жак Рубо, глубоко верующий католик, рассказывает (естественно, по-провансальски, ведь автор новеллы — член «Фелибрижа») о необычной встрече, ставшей главным событием в его жизни. Рассказ свой он начинает с благоговейной апострофы:

Au Nom dóu Paire е dóu Fiéu e dóu Sant Esperit. Au Noum de Nosto-Damo-de-la Mar e de nòsti Santo. Vuei, lou vounge dóu mes d’Abriéu e Sant Dimenche de Pasco, en l’an 1417, iéu, Jaume Roubaud, pèr moun faus-noum lou Grela, baile-gardian de la manado de biòu sóuvage batènt li rode di Malagroi, lis Emperiau e lou Riege, ai coumença d’escriéure aquest cartabèu.

Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, во имя Богоматери — покровительницы морей и наших святых Марий. Сегодня, одиннадцатого числа месяца апреля, в Святое воскресенье Пасхи, в году 1417-м, я, Жак Рубо, по прозвищу Конопатый, пастух манады быков, пасущихся в местах, называемых Малагруа, Империо и Рьеж, начинаю писать в этой тетради.

И далее, уже о самой встрече:

Ço qu’ai vist, à I’ouro d’aro, emai ausi, estènt pèr iéu l’encauso de reboulimen emai de pensamen febre-countùnio e me vesènt que trop dins l’impoussible d’esclargi pèr biais naturau tàlis endevenènço, vole marca moun escri pèr un sagèu d’entre-signe indubitable, segur en estènt que, pièi, un jour, qu’aucun de mai capable saupra faire proufié d’escasènço tant espantouso.

Все, что я видел и слышал в тот день, стало для меня причиной больших мучений и длительных размышлений, и, видя всю невозможность найти самому естественное объяснение этим событиям, я хочу записать все, как оно было, исполненный уверенности, что когда-нибудь более ученые люди сумеют извлечь пользу из описанных мною обстоятельств.

Однажды, разыскивая потерявшегося бычка, Жак Рубо увидел отпечатавшиеся на болотистой почве странные следы и пошел по ним, но до встречи с тем, кто их оставил, дело не дошло. Затем несколько дней кряду он натыкался на новые следы ( clades — клинья — на языке пастухов), которые никак не могли принадлежать быку… Жак терял их, снова находил, не зная что и думать. Поначалу он считал, что следы оставляет aquéli feròugi — одна из разновидностей живущих в Камарге диких кабанов, — и возвращался к ним снова, на всякий случай прихватив железный трезубец ( Mai en partènt, m’ère precauciouna de moun ferre [387] Уезжая из дому, я не преминул захватить с собой оружие ( прованс. ). ).

День за днем приносил очередные разочарования, пока Жак не обнаружил свежую цепочку следов, двинувшись по которым заметил в гуще прошлогоднего камыша плохо различимую фигуру. Перепуганная лошадь встала как вкопанная, отказываясь сделать хотя бы шаг вперед, вся в поту, фыркая от страха; с морды ее клочьями летела пена. С большим трудом преодолевая сопротивление лошади, Жак приблизился к зарослям и разглядел сперва нечто вроде куска мешковины, наброшенного на хребет, затем поджатые задние ноги, обросшие свалявшейся шерстью, и пару раздвоенных копыт. Существо долго не шевелилось, но потом медленно повернуло голову, и тогда оцепеневший, полумертвый от страха пастух увидел изможденное, изборожденное морщинами печальное человеческое лицо, а над широким лбом — два извитых, будто у огромного козла, рога.

Побелевшими губами он прошептал слова заклятия:

— Recede… immundissime. Imperat tibi Deus Pater… et Filius… et Spiritus Sanctus!.. [388] Изыди, нечестивейший, приказывают тебе Бог Отец… и Сын… и Святой Дух!.. ( лат. )

Долгую как вечность минуту чудище смотрело на него человеческими глазами и вдруг… заговорило:

— Человек, не тревожься. Я не демон, которого ты боишься. Ты христианин, я это вижу. Ты христианин. Но я не демон…

Дрожа всем телом, Жак Рубо повернул лошадь и поскакал прочь. Помчался в свою хижину ( cabane ), где свалился в горячке на тростниковую подстилку и не один день пролежал, попеременно молясь и бредя.

Далее рассказывается о том, как герой, терзаемый противоречивыми чувствами: то богобоязненностью, то простой человеческой жалостью, — пытается отыскать умирающего от старости и голода… кого? Фавна? Сатира? а быть может, самого Пана? — как, преодолевая привитый катехизисом страх перед нечистой силой (а возможно, еще более сильный страх перед своим духовником и церковным судом), выслеживает полубожественное существо, дабы показать, что он ему не враг. Как однажды февральским днем он встречает Чудище, ослабевшее от голода, и, увидев, что тот выкапывает из земли и ест какие-то корешки, преисполнившись сочувствия, отдает ему свою еду. Как, начиная с этого дня, Жак ежедневно вешает на ветку мастикового дерева мешочек с хлебом, сыром и сушеными фигами. Как постепенно, от встречи к встрече, между ними протягивается нить взаимопонимания, больше того, возникает робкая симпатия, своеобразная дружба. Как мало-помалу Жак примиряется с существованием чего-то несусветного, не признаваемого его религией, не вмещающегося в установленные ею границы. Однако он все еще в смятении: ничего не зная о мире, который существовал здесь до него, он не доверяет своим глазам, своему разуму. И Чудище открывает ему этот мир, заставляет поверить в его подлинность.

Посмотри на меня. Рога на моей голове и мои ноги как у животного — разве это не доказательство? Можешь ты принять меня за человека? Есть лишь один вечный бог. Но полубоги родятся, живут и старятся, и, прожив жизнь, которая не подвластна рассудку, они умирают, да, умирают, они снова превращаются в материю, они возвращаются в бездну пространства и времени — и я не знаю, куда их возвращает та воля, которая однажды заставила их выйти из бездны.

Народные легенды заканчиваются по-разному — конец может быть и плохим, и хорошим. Рассказ Жака Рубо завершается драматической сценой. Однажды, бродя по лесистым островкам среди зыбучих песков и болот Рьежа, Жак видит дерево с двумя разветвленными корнями, которое медленно, но неуклонно затягивает так называемая Большая бездна — омут, заполненный черной жижей. Облепленный илом ствол похож на человеческую фигуру. Жаку хотелось бы поверить, что перед ним и вправду дерево, но интуиция подсказывает: он — свидетель смерти последнего на этой земле полубога.