Геннадий Дмитриев - Я был капитаном Фицроем

Адмирал Пацюк тяжело опустился на стул. У него вырвалось слово, которое так же как и многие сказанные им в последние минуты слова, в тексте литературных сочинений писать не принято, означало это слово конец, конец всему — службе, карьере, уверенности в себе, в своей адекватности и так далее, короткое емкое, крепкое словцо.

— Что Вы сказали? — переспросил прапорщик.

— Рапорт, говорю, пиши, рапорт на увольнение! — к этому адмирал добавил определение, которое тоже писать не стоит, чем оскорбил ни в чем не повинного начальника отделения секретной части.

Виталий Игнатьевич выскочил из отделения, тяжело глотая воздух, а прапорщик так и остался стоять, не понимая, в чем же он виноват? Адмирал достал сигарету и закурил, прикурить удалось только с третьей попытки, пламя зажигалки гасло, несмотря на то, что ветра не было. Он сделал глубокую затяжку, пальцы, державшие сигарету, дрожали.

«Вернуть экипаж, забрать карту, но это невозможно, самолет уже в воздухе. Будем надеяться, что с самолетом ничего не случится, и карта после полета вернется в секретную часть, Бенбоу ничего не узнает. Вот, черт! И надо же мне было выпендриться перед этим чертовым американцем!»

Все дело было в том, что этого полета с пуском ракет по мишени натовскими генералами запланировано не было, и если бы не фраза адмирала Пацюка, сказанная в ответ на чисто риторический вопрос натовского адмирала при уточнении деталей плана учений, то старый бомбардировщик «Ту-16» так бы и остался догнивать на дальней стоянке аэродрома под Полтавой.

Когда натовский адмирал Бенбоу и адмирал Пацюк обсуждали замысел учений, Бенбоу, обосновывая необходимость уничтожения русского авианосца, спросил:

— У Вас есть средства для выполнения этой задачи?

При этом оба адмирала прекрасно знали, что у Вооруженных Сил Украины нет никаких средств для того, чтобы потопить авианосец, и если бы Пацюк ответил «нет», то следующей фразой Бенбоу была бы: «Ну, тогда это сделает наша авиация». Разумеется, вся операция с атакой авианосца была бы лишь элементом командно-штабной игры на картах, ни о каких реальных вылетах самолетов с крылатыми ракетами на борту речи не было. Но Виталий Игнатьевич ответил «да», для чего он сказал это, он и сам не мог объяснить. Натовский адмирал был искренне удивлен ответом, но виду не подал. За слова нужно отвечать, и теперь уже адмирал Бенбоу настаивал на реальном вылете и поражении какой-либо мишени, он спросил: «Вы сможете обеспечить эту задачу?». Если бы Пацюк выразил сомнения, то, вероятнее всего, требование реальных действий на этом этапе учений было бы снято, но только после согласования с вышестоящим украинским командованием, которому весьма не понравилась бы вольность Виталия Игнатьевича. Но он ответил, что с поставленной задачей справится.

Первым делом адмирал Пацюк обратился за помощью к своему старому товарищу генералу авиации Рябоконю, тот внимательно выслушал его и, покачав головой, ответил:

— Ну, Виталий, ты даешь! Не много ли взял на себя? Знаешь ведь, нечем у нас авианосец потопить, у нас одни фронтовые бомберы остались, а для того, чтобы такую посудину на дно отправить, нужно кое-что посерьезнее, а всё это в девяностых порезали, когда от ядерного оружия отказались.

— Но ведь то будет мишень, найдем какое-нибудь списанное корыто, которое и от фугасный бомбы потонет.

— Ты кому собрался лапшу на уши навешать? Американцам? Уж кто-кто, а они не понаслышке знают, что такое авианосец потопить, даже камикадзе это не удавалось. Тут крылатые ракеты нужны, противокорабельные, которые на малой высоте над самой водой подходят и в борт бьют, где ты их возьмешь?

— Но ведь в советские времена были.

— В советские времена много чего было, да сейчас времена другие, все, что могло противостоять носителям ядерного оружия, уничтожили.

Спасло Виталия Игнатьевича от полного краха карьеры обычное разгильдяйство в системе учета вооружений, где-то когда-то на складе забыли утилизировать две давно снятые с вооружения крылатые противокорабельные ракеты «КС-1». Бомбардировщики «Ту-16», способные нести эти ракеты, давно были сняты с вооружения в советской военно-морской авиации, но они еще стояли на вооружении у некоторых стран Варшавского договора. Перед самым крахом СССР на авиаремонтный завод в Крым прибыл из Болгарии самолет «Ту-16КС», его отремонтировали, но вернуть не успели, вся система Варшавского договора рассыпалась с развалом Советского Союза. Бомбардировщик законсервировали и оставили до лучших времен.

Старания адмирала Пацюка не остались незамеченными, адмирал Бенбоу обещал в случае успешного выполнения задачи, поставить Украине крылатые ракеты, что возвысило Виталия Игнатьевича в глазах собственного командования. И вот теперь все это может рухнуть из-за некого дежавю. Конечно, то, что экипаж получил не ту карту, на которой настаивал натовский адмирал, еще не ничего страшного не означало, но по опыту Виталий Игнатьевич знал, если с самого начало что-то пошло не так, — жди беды.

День клонился к закату, когда мы подошли к району учений над Черным морем. Первые звезды уже проступили на темнеющем небе, а внизу, на земле, под крылом самолета тянулись рваные облака. До берега мы шли на высоте 6600 метров, в районе учений должны были снизиться до пятисот, потом, при подходе к цели, подняться до двух с половиной тысяч, и на этой высоте произвести пуск ракет. Профиль полета был определен какими-то умниками из штаба, и если бы я выполнял настоящую боевую задачу, в боевой обстановке, то никогда бы не шел на высоте пятисот метров. Естественно, чем ниже высота полета, тем тяжелее противнику обнаружить самолет, радиус действия локатора ограничивается прямой видимостью. Но и мне будет труднее обнаружить противника, а пока я буду набирать высоту, необходимую для пуска (пуск ракеты «КС-1» производится в диапазоне высот от 2000 до 7000 метров), у противника будет достаточно времени для того, чтобы уничтожить мой самолет. Я бы шел на той высоте, на которой можно применять оружие, а когда ракета уже пущена, то противнику будет не до меня, прежде всего, он постарается перехватить ракету, а сам носитель, освобожденный от ракет, уже не будет представлять для него угрозы.

Самолет снижался, и сумерки все плотнее охватывали нас, из царства угасающего дня мы опускались в ночь. Мы уже прошли облака, и черное небо сливалось с чернотой воды, скрывая в темноте линию горизонта. Со скоростью пятьсот километров в час пронизывали мы густую тьму над морем на высоте пятисот метров, ведя по приборам тяжелый, перегруженный бомбардировщик.