Сергей Эйгенсон - Занимательное литературоведение

В общем, финнов, как русских – морозами не напугаешь. Да и Нижняя Ангара – не Колыма, все-таки, и ссылка – не лагерь. Выжили. Ну, не все, конечно. А мальчишка оказался очень способным к художеству. В московскую школу при Академии художеств, разумеется, сына спецпереселенцев не приняли, но дали совет – попробовать у себя, в Сибири. В Омске же – допустили, несмотря на неудачное происхождение.

Два года он проучился, а на третий началась Великая Отечественная война. Училище закрылось, двадцатилетний Тойво вернулся по месту поселения родителей на Ангару. В армию его не взяли, хотя он, как будто, даже подавал заявление. Видимо, для ссыльных по национальному признаку тут были не те правила, что для кулаков-подкулачников. А вот в Нижневартовске, скажем, все фамилии на стеле у Вечного Огня – из спецпереселенцев, других жителей в то время там и не было. Так и навеки – имена тех сыновей Родины, которых она сначала покарала ссылкой, а потом призвала на свою защиту.

Работал учителем рисования, потом в геологических партиях. Рисовал и писал этюды, когда была возможность. С 1946 и до 1993 года он живет в Красноярске, стал, наверное, самым известным тамошним художником. Писал портреты вождей, передовиков производства, вообще видных местных людей, в том числе попал и Виктор Петрович Астафьев. Но лучшее, что у него есть, на мой взгляд – это пейзажи. Вот я одну репродукцию здесь поставлю – оцените, хоть, конечно, репродукция – не оригинал!

В 1993 он уехал на "историческую родину", в Финляндию. Там он, как художник, кажется, не прижился, но ведь мы с вами, вообще-то, пишем не историю сибирской либо хельсинкской художественной жизни. Живопись у него, действительно, замечательная, но я его вспомнил потому, что он еще и написал немало симпатичной прозы, в том числе – изданные в " Тувинские рассказы". Уже теплее, да?

Ну вот – в одном из этих рассказов, называющемся "К славе художника Гуркина", он рассказывает о своей встрече, ну и, естественно, застолье, с кызыльским персональным пенсионером Сергеем Кузьмичом Кочетовым. Полностью эти рассказы можно найти http://www.memorial.krsk.ru/memuar/Riannel_T.htmздесь. А я сейчас дам oчень длинную цитату, хорошо характеризующую, на мой вкус, и Кочетова, и Ряннеля, и Гуркина, и столицу Тувинской автономной области Кызыл 1957 года.

Картины Гуркина "Кочевье в горах Алтая" и "Озеро горных духов" были воспроизведены в цвете в Сибирской энциклопедии в начале тридцатых годов. Я был тогда рисующим мальчиком, то, что тогда удивляло и волновало, трогает меня до сих пор, и я теплею и оттаиваю, вспоминая те, не очень-то веселые, годы.

Слава Гуркина витала в той среде, где я постигал грамоту и собирал колоски самобытной сибирской культуры. В том же томе энциклопедии был помещен маленький графический портрет и справка о художнике. Были упомянуты его основные картины "Хан Алтай", "Корона Катуни", "Озеро горных духов" и было еще сказано, что родом он из алтайской народности чорос, ученик русского художника Шишкина. Не принял Октябрьскую революцию, связал свою судьбу с националистической верхушкой Алтая, как один из грамотных людей этого края возглавил Горную думу. С оружием в руках боролся против Советов.

Далее было сказано, что отступил в Монголию в составе разбитых частей атамана Бакича. Разуверившись в действиях этого соединения, Гуркин один скитался по селениям Монголии и Тувы, попросил разрешения вернуться на родину. Преподавал рисование в школах Улалы и Аноса.

А далее были картины – заказы министерства культуры на варианты его знаменитых полотен для правительственных кабинетов.

Настал 1937 год и Гуркин исчез. Остались его картины. В изданиях о его жизни и творчестве очень мало сказано о его скитаниях, а о последних годах сказано почти шепотом: исчез в 1937…

В Красноярском художественном музее хранится основной вариант картины "Озеро горных духов", послуживший поводом для одноименного рассказа романтика-фантаста Ивана Ефремова. К этой картине я хожу в дни неудач и усталости. Она действует на меня как природа гор, как песни о горах, как бескрайняя тайга – дает силу. В разные годы я встречался с картинами Гуркина в Иркутске, Новосибирске, Барнауле, Томске.

Мне приходилось встречаться с людьми, знавшими его – с художниками А. Хмылевым и Н. Григорьевым я учился в разные годы в Омском художественном училище имени Врубеля и в Москве на курсах "Всенохудожника". Рассказы об их учителе были очень разные, как и сами эти люди.

К сожалению, надеясь на свою память, я ничего не записывал. Возможно, запомнились не самые важные детали, из которых я собирал свой образ Гуркина. Не случилось мне еще быть в Горно-Алтайске, где хранятся его прекрасные этюды, и сама земля алтайская хранит его следы.

Но мои дороги пересекались с его путями и в Туве, и в Красноярске. О них рассказ.

Как-то летом, кажется в 1949 году, я работал в Туве с интересным художником и веселым человеком Василием Фадеевичем Деминым. Однажды работники музея пригласили нас на опознание, или экспертизу, небольших живописных работ, свободных вариантов известных гуркинских картин, показанных на выставках в городах Сибири в 12–16 годах. Они украшали стены юрт и убогих домов Кызыл-Хорая, задымились, потускнели – и решили перенести их в музей, может, на самом деле они принадлежат кисти Гуркина. Говорят, в начале двадцатых годов бродил здесь высокий дервиш с лицом сибирского горца, за чашку проса и туесок сухого творога писал картины маслом.

Эти гуркинские пейзажи были написаны на кусках хорошего грунтованного холста, устойчивыми масляными красками; разбавителем, возможно, был керосин, так как глубокая матовость очень занижала силу цвета интересных красочных смесей.

Возможно, помимо этих вынужденных заказов, писал он и настоящие этюды, которые не продавал, а возможно – военные походы по этим местам не оставляли сил для творческой работы. Я хотел сходить к владельцам этих работ, но сразу не получилось, а потом – отложилось.

В том же музее В. Демин показывал свои работы, созданные здесь в годы затянувшейся командировки. Был среди других и портрет С. К. Кочетова – командира Урянхайской Красной армии, в составе тувинской конницы участвовавшего в 1941 году в боях под Москвой…

— Можем сходить, — сказал Демин, — интересный человек, в 1919 году брал в плен Гуркина, не зная, что это знаменитый художник, и отпустил его на все четыре… Пойдем, он будет рад. Живет на улице своего имени… Может, согласится посидеть для этюда.