Иржи Груша - Чехия. Инструкция по эксплуатации

Своих Č, Ř, Š или Á мы ни за что на свете не поменяли бы на Ö или ß, которыми тогда хотели мучить наших учеников, ибо, якобы за теми иероглифами скрывалась некая более широкая Европа.

Какая чушь! Более широкая вовсе не означает более глубокой и уж наверняка не более чистая. Линда и ему подобные искали чистую форму языка, которым они желали писать великие творения. Они читали по-старочешски и копались в архивах. Начали собирать песни, понятное дело — народные . " Fong on, lida cú zamln ", — вот как бы это звучало на диалекте локтен . И читали Гердера, который, несмотря на то, что фриц и протестант, назвал язык душой народа и хвалил славян за их душу. Вот же исключительный тип! И мы должны доказать, что он не ошибался!

Над Зеленой Горой восходило солнце пророков и певцов. В его золотом сиянии можно было молиться и читать проповеди. Оно же освещало такие деяния, которые до сих пор терялись во мраке. Линда видел героев и богов, впитывал их легенды. Там не хватало лишь чешского скомороха, который распространял бы их дальше. Рассказчика недосказанных историй, человека былин, в которых "было" меняется на "будет". Превращается в яблоко познания, от которого можно чего-то откусить!

Линда пил его соки.

Учиться он отправился в Прагу. В городе было полно парней из провинции, которые чувствовали свой шанс. Они родились уже после падения Бастилии и почитали La Nation как французскую девицу во фригийской шапке. Та обещала свободу и улыбалась, в том числе, и чехам. В чем-то она походила на Денницу, богиню дневного света. Чтить ее было совсем не трудно, равно как нетрудно было почувствовать то, что человек находится среди близких. Такое родство по выбору было не только названием пользующейся успехом книжки [38] "Родство по выбору" (WahIvcrwandschaft). На самом деле речь идет о "сродстве душ". , но и причиной знакомства наших молодых людей. А связи те были опасны, раз уж мы должны оставаться при бестселлерах тех времен [39] "Опасные связи" ( Les Liaisons dangereuses ) — роман в письмах Пьера Шодерло де Лакло, издан в 1782 году. .

Молодые люди сняли совместную студенческую комнату и писали там стихи. Образчиком были народные песни, но у Линды в них пробивался драматизм, не сдерживаемый по причине склонности к китчу. Вацлав Ганка хотел быть священником и посвятил себя теологии; Йозеф Линда же размышлял о чешских язычниках. В конце концов, оба закончили философию и право, дающее возможность зарабатывать на жизнь. Только вот Ганка понимал мудрость несколько софистически. Рос он в небольшом хозяйстве с корчмой, где велись чешские разговоры (было это неподалеку от Садовой, где впоследствии Австрия хорошенько получит в торец), и вел он себя словно Мефистофель. Линда же философствовал как литератор, так что более всего его интересовал Фауст.

Книга Гёте только что появилась и увлекало поколение наших героев. Достаточно подумать о мастерской Фауста из первого акта и о том, как Мефистофель из диванчика создает людское существо. У открытия Вышеградской песни [40] Рукопись вроде как XIII века, наверняка подделанная Ганкой и Линдлой. похожие коннотации. Линда подкладывал толстенный том под свой диван, чтобы тот не шатался, и, якобы, именно в нем нашел ценный пергамент. Сегодня уже невозможно установить, кто был автором замысла "сотворения" этой литературной жемчужины. Но Линда с Ганкой — это Кастор и Поллукс истории, которая все это объясняет.

Ганка — это " часть силы той, что без числа / Творит добро, всему желая зла ".

Так это звучит в знаменитой сцене шедевра Гёте. Хотя Ганка, как "незавершенный" священник, рассуждал как иезуит, так что во внимание принимал в первую очередь добро — а хорошим было все, что подтверждало добро. Но диалектика, скрывавшаяся за той цитатой из Гёте — была хитом тех времен. Профессор Гегель утверждал, что прогресс зависит от способности к отрицанию — мы обязаны отречься от того, что поначалу хотели, чтобы получить (в третьем раунде) то, что обладает собственной, незапланированной логикой.

Европа становилась сценой драм, в которых было множество отрицаний. Из идеи свободы вырос проект империи, а из французской девчонки во фригийской шапке — корсиканец в треугольной шляпе. Неподалеку от Брно он добил Священную Римскую Империю, в которой родились Линда и Ганка, и теперь готовился к последующим завоеваниям. Его боялись все народы к востоку от Рейна — в особенности, Германия, которая в новых условиях теряла свои позиции. А чехи попросту сделались одинокими. В новой Австрийской Империи, образовавшейся после битвы под Славковом (Аустерлицем), они уже не играли какой-либо роли.

Наши два молодых человека морщили лбы и размышляли, что же им делать. Они желали добра чехам и нашли его в чешском языке. Среди студентов пастора Добровольского — творца современной богемистики — Ганка и Линда были из наиболее способных. Язык означал для них дух (и наверняка они читали Гердера, утверждавшего нечто подобное о немецком языке), таким образом, усиление чешского языка означало для них обретение большей силы.

И в подобных мыслях они были не одиноки. В Праге появился Генрих фон Клейст, вчерашний просветитель и свежеиспеченный националист, чтобы показать, как хороший немецкий язык может помочь в выходе из кризиса. К этому времени он уже написал знаменитую драму Die Hermannsschlacht (Битва Германна), в которой прославлял вождя херусков Херманна (Арминия) как немца, победившего римлян. Правда, тысячу восемьсот лет назад, но это, тем более, было современным. Ибо нынешний Рим называется Парижем, и с ним необходимо точно так же расправиться.

Были ли Ганка и Линда на том авторском вечере? Сложно себе представить, чтобы в маленькой, как в те времена, Праге такое событие обошло их внимание. Наверняка они поняли послание Клейста: прошлое обязывает, а кто умеет писать, тот может его оживить. К тому же Клейст обрел успех в качестве пророка: Париж пал, а немцы с гордостью подняли головы.

Так что теперь стоило бы отрицать их — тоже, в первую очередь, посредством истории. Потребность на нее все время росло, ну а там, где ее не хватало, ее можно было и создать. Потому что, когда не действует воскрешение, логично применить инсеминацию. Так что нет ничего удивительного в том, что чехи дождались своего Германна, который вместо римлян побеждает татар, а так же легенды, рассказывающей про эту замечательную победу.

То есть, дата первой из наших жемчужин обладает своей политической, исторической и культурной логикой. И даже чуть ли не диалектикой: триаду возрастания и усиления сообщения. Начиная с Вышеградской песни, через краловедворскую рукопись, и вплоть зеленогорский пергамент укреплялся фундамент столь необходимой чешскости в стиле, который, более, радовал, чем изумлял. Потому никто не стал возмущаться даже Песнью короля Вацлава , которая вскоре появилась как бы вне программы. Наконец-то сделалось ясно, что наш повелитель написал ее по-чешски, а кто-то приказал ее перевести. Потому что потом, когда в храме собственной молодости Вацлав Ганка открыл Бенеша гержманов, Лубора из Лудиша, Честмира и Збыхоня, искушение синтеза было гораздо сильнее обязанности анализа.