Андреа Вульф - Открытие природы [Путешествия Александра фон Гумбольдта]

Кроме всего прочего, Гумбольдт был приглашен на изысканный прием в Королевской академии и отужинал со своим давним знакомым Джорджем Каннингом, всего две недели назад ставшим британским премьер-министром {1132} 1132 AH to Arago, 30 April 1827, AH Arago Letters 1907, p. 28. Каннинг стал премьер-министром 10 апреля, а ужин состоялся 23 апреля 1827 г. [8 августа того же года Каннинг скончался. – Перев. ]. . На ужине у Каннинга Гумбольдт с радостью приветствовал своего старого вашингтонского друга Альберта Галлатина, назначенного теперь американским посланником в Лондоне. Только внимание британской аристократии раздражало Гумбольдта. Париж был сонным городком по сравнению с его здешними «мучениями» {1133} 1133 AH to Achille Valenciennes, 4 May 1827, Théodoridès 1966, p. 46. , как писал он другу, жалуясь, что его рвут на части. В Лондоне, сетовал он, «каждый начинал со слов: вы не уедете, не побывав в моем загородном доме, это каких-то сорок миль от Лондона».

Но самый запоминающийся день Гумбольдт провел не с учеными или политиками, а с молодым инженером Изамбардом Кингдомом Брюнелем, пригласившим его полюбоваться строительством первого тоннеля под Темзой {1134} 1134 Buchanan 2002, p. 22ff.; Pudney 1974, p. 16ff.; Brunel 1870, p. 24ff. . Решение прорыть тоннель под рекой было дерзким и опасным, такое еще никогда никому не удавалось.

Условия строительства около Темзы были самыми неудачными: речное русло и грунт под ним были сложены из песка и мягкой глины. Отец Брюнеля Марк придумал оригинальный способ рытья тоннеля: чугунный щит в высоту и ширину тоннельного проема. Вдохновленный корабельным червем, пробуравливающим самые твердые доски защищающей его голову раковиной, Марк Брюнель соорудил огромное устройство, позволявшее копать туннель, одновременно подпирая потолок и не давая сползать мягкой глине. По мере того как рабочие двигали перед собой металлический щит под речным руслом, они клали позади себя кирпичную стену. И дюйм за дюймом, фут за футом тоннель медленно удлинялся. Работа началась два года назад, и ко времени приезда Гумбольдта в Лондон люди Брюнеля добрались до половины 1200-футового тоннеля.

Работа была опасна, и дневник Марка Брюнеля был полон тревожных мыслей и заключений: «день за днем нарастает беспокойство», «с каждым днем все становится хуже» или «каждое утро я говорю: начался новый день опасностей» {1135} 1135 Marc Brunel, Diary, 4 January, 21 March, 29 March 1827, Brunel 1870, p. 25–26. . Его сын Изамбард, назначенный «инженером проекта» в январе 1827 г., в возрасте 20 лет, бросил свои безграничную энергию и дерзость на этот проект. Но работа была напряженной. В начале апреля, незадолго до приезда Гумбольдта, в тоннель стало просачиваться все больше воды, и Изамбарду приходилось держать на ее откачке сорок человек, чтобы не допустить затопления. Марк Брюнель не забывал, что «над головами у них глинистый ил», в любой момент грозивший тоннелю обрушением {1136} 1136 Marc Brunel, Diary, 29 March 1827, ibid., p. 26. . Изамбард захотел независимо проинспектировать стройку и позвал Гумбольдта присоединиться к нему. Гумбольдта не волновала опасность: это было слишком захватывающе, чтобы пропустить. Он также надеялся измерить давление воздуха на дне реки, чтобы сравнить его со своими наблюдениями в Андах.

26 апреля корабельный кран опустил в воду огромный металлический водолазный колокол весом почти две тонны. Поверхность реки наполнилась лодками с любопытными, наблюдавшими за тем, как водолазный колокол с Брюнелем и Гумбольдтом внутри опустился на глубину 36 футов. Воздух поступал по кожаному шлангу, вставленному в верхушку колокола; два иллюминатора из толстого стекла позволяли смотреть в мутную речную воду {1137} 1137 AH to Arago, 30 April 1827, AH Arago Letters 1907, p. 24ff.; Pudney 1974, p. 16–17; AH to William Buckland, 26 April 1827, American Philosophical Society; Prince Pückler Muskau, 20 August 1827, Pückler Muskau 1833, p. 177. . По мере спуска Гумбольдт начал чувствовать почти невыносимое давление на уши, но через несколько минут он к нему привык. Они надели толстые плащи и смахивали на «эскимосов», как писал Гумбольдт в Париж Франсуа Араго {1138} 1138 AH to Arago, 30 April 1827, AH Arago Letters 1907, p. 25. . На дне, где под ними пролегал тоннель, а сверху была только вода, было устрашающе темно, если только не считать слабый свет их фонарей. Они провели под водой сорок минут, но, когда они поднимались, изменяющееся давление воды вызвало разрыв кровеносных сосудов у Гумбольдта в носу и в горле. Сутки после этого он плевался и сморкался кровью, как при восхождении на Чимборасо. Брюнель избежал кровотечения, замечал Гумбольдт и шутил, что кровотечение, похоже, «привилегия пруссов» {1139} 1139 Ibid. .

Через два дня тоннель частично обвалился {1140} 1140 Marc Brunel, Diary, 29 April, 18 May 1827, Brunel 1870, p. 27; Buchanan 2002, p. 25. , а потом, в середине мая, дно реки над тоннелем полностью рухнуло, образовав огромную дыру, в которую хлынула вода. Как ни странно, обошлось без жертв, и после ремонта работы продолжились. К тому времени Гумбольдт уже покинул Лондон и прибыл в Берлин.

Он был теперь знаменитейшим ученым во всей Европе и в равной степени пользовался уважением коллег, поэтов и мыслителей. Оставался, правда, один человек, которому еще только предстояло прочесть его труды. Это был 18-летний Чарльз Дарвин, который в тот самый момент, когда Гумбольдта чествовали в Лондоне, забросил свое медицинское образование в Эдинбургском университете. Роберт Дарвин, отец Чарльза, был в гневе. «Тебе только и надо, что стрелять, возиться с собаками и ловить крыс, – писал он сыну. – Ты опозоришься сам и опозоришь всю свою семью» {1141} 1141 Robert Darwin to Charles Darwin, Darwin 1958, p. 28. .

12 мая 1827 г. Александр фон Гумбольдт прибыл в Берлин. Ему было 57 лет, и он не любил этот город так же сильно, как двадцать лет назад. Он знал, что его жизнь никогда не будет прежней. Отныне она во многом будет посвящена «беспокойной скуке двора» {1142} 1142 AH to Varnhagen, 13 December 1833, AH Varnhagen Letters 1860, p. 15. . У Фридриха Вильгельма III насчитывалось 250 камергеров, и для большинства этот титул был почетным, но только формальным {1143} 1143 AH Friedrich Wilhelm IV Letters 2013, p. 18–19. . От Гумбольдта, однако, ожидалось, что он присоединится к внутреннему кругу двора, хотя и без политической роли. Ему предстояло развлекать лично короля, читать ему после ужина, выживать за фасадом улыбок и болтовни. Человек, написавший тридцатью годами раньше, что «придворная жизнь крадет даже у самого отъявленного интеллектуала его гений и свободу» {1144} 1144 AH, 1795, Bruhns 1873, vol. 1, p. 212. О Гумбольдте при прусском дворе см.: Bruhns, vol. 2, p. 104–105. , теперь оказался связанным придворной рутиной. То было началом того, что Гумбольдт называл «раскачиванием маятника» {1145} 1145 AH to Johann Georg von Cotta, 22 June 1833, AH Cotta Letters 2009, p. 181. , – жизнью, в которой он следил за перемещением короля из какого-то из замков в очередную летнюю резиденцию и обратно в Берлин, постоянно находился в пути, вечно нагруженный рукописями и коробками, набитыми книгами и записями. Располагать собой и писать свои книги он мог теперь только между полуночью и тремя часами утра.