Павел Сафонов - Американский дневник

Первое, что отец оборудует в новом здании консульства — отличная мастерская. Она нужна для дооборудования здания под консульские нужды. Отец с увлечением работает в мастерской сам.

Враждебные демонстрации антисоветских организаций в Канаде. В консульство через каминную трубу подбрасывают бомбу. Ночной дежурный успевает обезвредить её, но получает ранения. Отец принимает технические меры безопасности. Всё делает своими руками.

Бывая в деловых поездках на Дальнем Западе Канады, отец подолгу стоит на тихоокеанском берету, вглядываясь в горизонт, за которым его Комсомольск.

Он организует в Монреале субботники среди дипломатов разных стран, в том числе и капиталистических. В мэрии он «выбивает» участок для спортивной площадки. Приглашает членов дипломатического корпуса на субботники по ее строительству. Иностранцы, до тех пор незнакомые с такой формой работы, трудятся с большим увлечением. Потом проводят «международные» спортивные встречи по теннису, волейболу.

В 1972 году отец, казалось бы, насовсем возвращается домой и выходит на пенсию. Оглядываясь назад, можно сказать, что в дипломатической работе ему выпала трудная доля. Почти всюду, где ему приходилось работать, он был первопроходцем: приезжал на голое место, основывал, организовывал, строил. Это очень нетипично для дипломатической работы в наше время. Ведь большинство советских представительств за рубежом существуют десятки лет. И только отец не раз оказывался первооткрывателем «белых пятен» на дипломатической карте мира.

Думаю, что это не случайность. Отец испытывал постоянную потребность в такой деятельности. Как он был со времен Комсомольска первопроходцем, так и остался им на всю жизнь. Эту его черту давно подметили и друзья, и руководство. И посылали туда, где не обойтись без его энергии, упорства и навыков, воспитанных Комсомольском.

Уже после ухода на пенсию к нему не раз обращались из МИДа и просили снова поехать за границу хотя бы ненадолго, чтобы открыть новое «белое пятно». Так он снова оказался в Австралии, где нужно было открыть вновь образованное по соглашению Генеральное консульство СССР в Сиднее. Не нашлось первооткрывателей помоложе.

И снова он один выходит австралийской ночью из самолета в Сиднейском аэропорту. Тогда мой папа не в первый раз один-одинешенек прибывал в другой мир, где его никто не ждал, не встречал, не помогал. Снова — ночной аэродром, ни кола, ни двора, чужие звезды Южного полушария, жизнь в случайном мотеле…

Папа выбрал для консульства в Сиднее еще только строящийся дом. Позже я встречала людей, которые работали в этом здании, я их ни о чем не спрашивала, но они все говорили: отличный выбор, какой замечательный дом! В тот раз валютно-финансовое управление опять не соглашалось дать нужную сумму. Папа летит из лета в зиму, в Москву, убеждает ВФУ, что это лучшее вложение денег, чем держать их в банке даже под высокие проценты. (Это отдельная триумфальная история: он строит графики, где наглядно видно, что станет с этими деньгами через 10 лет, и убеждает чиновников). Потом он летит обратно из зимы в лето наблюдать за строительством, планировать здание, налаживать работу…

В старину таких людей называли первопроходцами. А когда Комсомольск-на-Амуре постепенно становился историей, ставились пьесы, фильмы о комсомольцах тридцатых годов (папу снимали в многосерийном фильме «Мужество»), появилось немного неуклюжее слово «первостроитель». Папа был членом Совета первостроителей Комсомольска-на-Амуре. Много лет мы с ним ходили на ежегодные встречи комсомольчан на улице Правды в Москве. А потом я ходила на эти встречи одна…

Когда папы не стало, на памятнике ему была сделана надпись без чинов и званий: «Первостроитель Комсомольска-на-Амуре». И все. Это главное. Однажды я слышала, как какие-то зеваки, проходя мимо памятника, сказали: «О! Первостроитель! Самый первый построил!»

Да, построил. Самый первый. И не только город Комсомольск-на-Амуре.

Продолжит рассказ об этой жизни друг папы Анатолий Борисович Максимов. Недавно он позвонил, чтобы встретиться со мной, и передал мне эти страницы.

Работа за рубежом приводила меня в разные страны Юго-Восточной Азии, Европы и Северной Америки. И теперь, за давностью лет, вспоминается тот факт, что эти визиты всегда сопровождались встречами с замечательными людьми. И одно из этих знакомств переросло в дружбу на десятилетия.

Случилось так, что в силу служебной необходимости в конце апреля шестьдесят седьмого года я оказался на междунароной выставке ЭКСПО-67 в Монреале по линии Внешторга.

Наш Советский павильон и еще около ста национальных павильонов готовились к открытию грандиозного представления народов Земли под девизом «Человек и его мир». В Монреале ожидался многомиллионный наплыв гостей (забегая вперед, скажу: при населении страны в 21 миллион человек канадцы смогли принять более 22 миллионов посетителей).

За два дня до официального открытия выставки, где Советский павильон рассматривался как своеобразный «центр тяжести» всего ЭКСПО, газеты и телевидение передали трагическую весть: при возвращении из Космоса после первого многодневного полета погиб космонавт Владимир Комаров.

В этот день сотни людей — сотрудников нашего и других павильонов — поднимались на третий этаж в раздел «Космос» и отдавали последнюю дань уважения одному из первооткрывателей космических тайн — русскому и советскому гражданину и Человеку Планеты.

Они останавливались перед большим черно-белым портретом, с которого на них спокойным взглядом смотрел Человек из Советской России для одних — и Человек из истории — для других. Посетила это траурное место и делегация из американского павильона во главе с самим фон Брауном, тем самым, который готовил ракеты для обстрела Лондона, был генералом СС, а теперь идеологом ракетостроения в Штатах. К полудню люди шли вереницей, уже не останавливаясь, лишь на секунду замедляя шаг, чтобы по-человечески сострадать нам, русским.

…Первыми у портрета побывали со скорбной миссией руководители нашего павильона. Чуть позднее пришли представители советских организаций в Канаде: Морфлота, Аэрофлота и Интуриста.

Среди сотрудников Генерального консульства СССР я обратил внимание на высокого со спокойной статью человека, которому было за пятьдесят. Он выделился тем, что, поднимаясь по лестнице, перестал обращать внимание на оживленно беседующего с ним попутчика. Он остановил его эмоциональную речь жестом. С того момента этот человек не сводил взгляда с лица космонавта, а его лицо приобретало все большую задумчивость.