Павел Сафонов - Американский дневник

А чего стоило его изобретение для отпугивания птиц — нарисованные на листе блестящей жести страшные глаза какого-то животного, — это отлично срабатывало!

Руки у Павла были «золотые», если говорить о всякого рода механических поделках, и он любил этим заниматься. Не зря же его друзья и знакомые называли его Кулибиным.

Запомнилась история с моими настенными часами, доставшимися мне из каких-то немецких трофеев. Шли они неплохо и довольно точно показывали время. Но однажды по неосторожности я зацепил их стремянкой, и часы, ударившись о пол, разлетелись, что называется, в «пух и прах». Собрав останки в чудом уцелевший деревянный корпус, я оставил их на виду в передней, чтобы вынести потом во двор в мусорный бак. Увидев этот лом, Павло попросил его у меня «на запчасти». А когда мы выехали весной на дачу, он принес мне возрожденные из небытия мои трофейные часы. Утерянные или поломанные детали он изготовил из подручных материалов, в том числе из консервных банок. Я повесил их в кухне, не очень-то надеясь на то, что они смогут исправно нести положенную службу. С тех пор они висят там вот уже более полвека. И не просто висят, а служат верой и правдой, не уступая по своей точности кремлевским курантам…

Но возвращаюсь к нашим детским годам. Как-то само собой получилось, что мы с сестрой негласно поделили младших между собой: у Нины под опекой оказался Шурка, а я стал опекать Павла. И никому в обиду мы своих подопечных не давали, старались в меру своих сил и возможностей защищать их. И хотя я вскоре расстался с хутором — уехал сначала в Ленинград, а затем по комсомольской мобилизации на дальневосточную путину, — наша с Павлом особая привязанность друг к другу сохранилась до конца.

Наши встречи всегда были для меня большой радостью и случались они, как правило, неожиданно — Павло любил «возникать» без предупреждений. Так было, в частности, во Владивостоке, где он объявился вдруг после почти десятилетней разлуки со мной на хуторе. Придя с работы, я обнаружил спящего на моей кровати какого-то парня, которого смог распознать только после того, как разбудил его. Передо мной оказался никто иной, как мой единоутробный меньшой брат во всей своей красе: молодой, лет 17—18 юноша в комсомольском костюме защитного цвета (вошедшей в те годы в моду с лёгкой руки лидера немецких коммунистов Тельмана «юнгштурмовке») и со своей, так хорошо мне знакомой добродушной улыбкой простака, мой «подопечный» Павло!

Оказалось, что он с большой группой комсомольцев-энтузиастов был направлен ранней весной 1932-года на строительство авиационного завода где-то в дальневосточной тайге (вокруг которого возник потом новый город-герой, Комсомольск-на-Амуре). Стройка эта в оборонных планах страны числилась в ряду первоочередных и, как «ударная», была возложена на комсомол. Но поскольку первопроходцы прибыли в Хабаровск слишком рано, когда река Амур, по которой им предстояло отправиться к месту назначения, была еще покрыта льдом, они вынуждены были задержаться там в ожидании, когда река станет судоходной. Вот Павло и воспользовался этой заминкой, чтобы навестить своего «опекуна» во Владивостоке.

Следующая встреча с ним состоялась лет через пять или шесть в Москве, где я тогда учился, и тоже для меня совсем неожиданно. Придя из института, я застал в комнате общежития Павла, беседовавшего за чаем с моей женой и двухлетней дочуркой. И на этот раз он навестил меня не специально, а «завернул по пути»… в Америку, куда Авиапром направлял его с двумя или тремя такими же передовиками строительства и производства для прохождения практики на авиационных заводах США. Теперь он выглядел иначе, чем при нашей встрече во Владивостоке: это был уже молодой мужчина в расцвете сил, по всему облику которого сразу было видно, что перед вами незаурядный руководитель либо строительства, либо производства. Тогда он был начальником одного из ведущих цехов завода в Комсомольске. И принарядили его, как надо, чтобы показаться американцам — в отличном костюме, дорогом, модном тогда, кожаном пальто и, конечно, в фетровой шляпе. Я искренне гордился своим преуспевающим младшим братом и с нескрываемым удовольствием знакомил с ним моих коллег-студентов.

А через несколько лет, когда я уже заканчивал свой институт — опять встреча в Москве: на этот раз Павла командировали на учебу в Промышленной академии, где руководителей народного хозяйства страны. Теперь он приехал в Москву не один, а с молодой, красивой женой-спортсменкой.

Пожили они тогда какое-то время у нас в общежитии, — а затем решили обзавестись своим жильём. Купили в одном из окраинных районов Москвы, в Перово, полдома, отремонтировали и оборудовали его по своему вкусу и зажили счастливо своей семьей. Там у них родилась дочь Наташа, оттуда же Павел ушел добровольцем в армию — шла уже Вторая мировая война.

Однако самой неожиданной для меня была встреча с Павлом спустя семь лет в США, где я работал тогда в Секретариате Организации объединенных наций. Моя постоянная квартира находилась в Нью-Йорке. А на летнее время мы с одним из соотечественников снимали небольшой домик в загородном посёлке вблизи штаб-квартиры ООН, размещавшейся в первые годы после её создания за городом, километрах в 30—35 от Нью-Йорка, в местечке с лирическим названием «Лэйк саксесс».

Ранней осенью, в один из выходных дней в нашем дачном домике раздался телефонный звонок, спрашивали меня. Звонил Павло, и слышимость была настолько хорошей, что я не преминул сказать ему об этом, так как был уверен, что звонит он из Москвы. Поняв моё заблуждение, Павло не стал меня переубеждать, а сказал, что говорит «по правительственной линии» и поэтому очень ограничен во времени. Поинтересовавшись коротко моими делами и здоровьем семьи, спросил, где я в данный момент живу, так как на мою городскую квартиру он никак не мог дозвониться. Мой ответ, что живу на даче, его не удовлетворил, и он попросил сообщить ему «на всякий случай» точный адрес, авось подвернется какая-нибудь оказия.

На этом разговор и закончился, время у Павла истекло. А через какой-то час, не больше, к нашему дачному домику подъехало такси и из него вышел… Павло — худой, стриженый под машинку, совсем не похожий на того импозантного мужчину, которого я видел в последний раз перед его уходом в армию. То ли в армии его так измотало, то ли в Москве жилось пока еще тяжело…

И Павло рассказал, что после демобилизации его направили в распоряжение Министерства иностранных дел СССР. Было принято в расчет то, что он уже побывал на работе за рубежом и владел английским языком А теперь он приехал в Нью-Йорк в составе технической группы на открывающуюся через несколько дней сессию Генеральной ассамблеи ООН. Вот так мы оказались с ним в одном и том же ведомстве, где проработали до конца своей трудовой деятельности. Однако и здесь мы встречались нечасто: то я в длительной загранкомандировке, а он в Москве, то наоборот — он в отъезде, а я дома.