Джордж Кеннан - Кочевая жизнь в Сибири

К двум часам пополудни начало темнеть, но мы прикинули, что проделали по меньшей мере половину дневного пути, и остановились на некоторое время, чтобы дать оленям поесть. Вторая половина пути показалась бесконечной. Поднялась луна, яркая и круглая, как щит Ахилла, и осветила пустынную тундру полуденным сияньем, а тишина и запустение, отсутствие какого-нибудь тёмного предмета, на котором мог бы остановиться утомленный взгляд, и кажущаяся безграничность этого снежного Мёртвого моря, наполнило нас странным чувством благоговения. Густой пар – верный признак сильного холода – поднимался от тел оленей и долго висел над нашими следами после того, как мы проехали. Наши бороды смёрзлись в сплошные комки спутанных волос, веки отяжелели от инея и слипались, когда мы мигали, носы, стоило неосторожно высунуть их наружу, белели, как воск, а чтобы сохранить чувствительность в ногах, приходилось время от времени бежать рядом с санями. Подгоняемые голодом и холодом, мы по двадцать раз повторяли отчаянный вопрос: «Сколько еще?» и двадцать раз получали обычное, но неопределённое «чеймук» – скоро, или иногда ободряющее, что мы прибудем «через минуту». После этого мы знали, что не прибудем ни через минуту, ни, наверное, и через минут сорок, но на какое-то время нам становилось немного легче. Мои частые расспросы, наконец, побудили моего погонщика попытаться выразить расстояние в цифрах, и с явной гордостью за свое умение говорить по-русски он уверил меня, что ехать ещё всего лишь две версты. Я тотчас же воспрянул духом, предвкушая тёплый огонь и бесконечное количество чашек горячего чая, и, воображая себе, как мне будет удобно, сумел забыть о своих страданиях. Однако по истечении трёх четвертей часа, не видя никаких признаков обещанного стойбища, я ещё раз спросил, далеко ли оно. Один из коряков оглядел окрестности с явно наигранным видом, нашёл какой-то ориентир, а потом, повернувшись ко мне, с уверенным кивком произнёс «верста» и поднял вверх четыре пальца! Я в отчаянии рухнул на свои нарты. Если бы мы потеряли две версты за три четверти часа, то сколько мы потеряем вёрст, чтобы вернуться туда, откуда начали!? Это была обескураживающая проблема, и после нескольких неудачных попыток решить её по правилу двойных пропорций, я сдался. Для будущих путешественников я даю здесь несколько туземных выражений для расстояний, с их числовыми эквивалентами: «чеймук», т.е. «близко» – вёрст двадцать; «совсем близко» – вёрст пятнадцать; «сейчас приедем» означает «в любое время дня и ночи», и, наконец, «далеко» – это неделя пути. Помня об этих простых соотношениях, путешественник избежит большого разочарования и сможет всё преодолеть, не теряя полностью веры в человечество. Около шести часов вечера, усталые, голодные и замёрзшие, мы заметили дымы от другого стойбища, и среди всеобщего лая собак и криков людей остановились среди его жилищ. Поспешно соскочив с нарт и не думая ни о чём, кроме как о том, как бы добраться до огня, я заполз в первое же отверстие, которое показалось мне входом в ярангу. Некоторое время я ползал в кромешной темноте, перелезая через какие-то туши оленей и кучи сушёной рыбы, пока, наконец, не позвал на помощь. Велико же было изумление хозяина, который пришёл с факелом и увидел белого незнакомца, ползающего по его продовольственному складу. Сперва он отвёл себе душу бессчётными «тай-и-и-и!», а потом отвел меня в ярангу, где я обнаружил майора, пытавшегося тупым корякским ножом отделить замёрзшую бороду от мехового капюшона и освободить рот от смёрзшихся вокруг волос. Вскоре над костром зафырчал чайник, бороды оттаяли, носы были осмотрены на предмет обморожений, и через полчаса мы уже уютно сидели вокруг нашего ящика-стола, пили чай и обсуждали события дня.

Когда Вьюшин в третий раз наполнял наши чашки, кожаное покрывало низкого дверного проема сбоку от нас приподнялось, и самая необыкновенная фигура, какую я когда-либо видел на Камчатке, бесшумно вползла внутрь, выпрямилась во весь свой шестифутовый рост и величественно встала перед нами. Это был некрасивый темнолицый мужчина около тридцати лет. Он был одет в алый фрак с синей окантовкой и медными пуговицами, с длинными золотыми позументами на груди. На нём были чёрные штаны из засаленной оленьей кожи и меховые сапоги. Волосы его были чисто выбриты на макушке, оставлена только бахрома длинных неровных прядей, свисающих над ушами и лбом. С ушей свисали длинные нитки мелких разноцветных бусин, к одной из которых он прилепил про запас огромный комок жевательного табака. На потёртом ремне из тюленьей кожи висел великолепный меч с серебряной рукоятью и резными ножнами. Его обветренное, типично корякское лицо, бритая голова, алый сюртук, засаленные кожаные штаны, золотые позументы, кожаный пояс, меч с серебряной рукоятью и меховые сапоги – всё это составляло такое удивительное и пёстрое сочетание, что мы застыли в полном изумлении. Он напомнил мне Талипота, Бессмертного Властелина Манакабо, Посланника Утра, Просветителя Солнца, Властелина Земли и Могущественного Обладателя Меча с Медной Рукоятью [67] Иронический персонаж из «Гражданин мира, или Письма китайского философа ...» Оливера Голдсмита (1730-1774). .

«Кто ты?» – наконец спросил майор по-русски. Низкий поклон был ему единственным ответом. «Откуда, чёрт возьми, ты взялся?» Еще один поклон. «Где ты взял это одеяние? Ты можешь что-нибудь сказать? Эй! Миронов! Иди-ка сюда, поговори с этим парнем, я не могу заставить его ничего сказать.» Додд предположил, что это может быть посланец экспедиции сэра Джона Франклина с запоздалыми советами насчёт полюса и Северо-Западного прохода, и молчаливый владелец меча утвердительно поклонился, как будто это и было истинной разгадкой его тайны. «Ты – квашеная капуста?» – вдруг спросил его Додд по-русски. Неизвестный снова очень выразительно поклонился, давая понять, что это он. «Он ничего не понимает! – недовольно заключил Додд. – Где Миронов?» Вскоре появился Миронов и начал допрос таинственного посетителя в алом костюме, спросив его место жительства, имя и его историю. Теперь он, наконец, обрел голос. «Что он говорит? – поинтересовался майор. – Как его зовут?»

– Он говорит, что его зовут Ханалпугинук.

– Где он взял эту одежду и меч?

– Он говорит, что Великий Белый Вождь дал его ему за мёртвого оленя. Это было не очень убедительно, и Миронову было поручено добиться более вразумительной информации. Кем мог быть Великий Белый Вождь и почему он отдал алый мундир и меч с серебряной рукоятью за мёртвого оленя, мы не могли понять. Наконец, озадаченное лицо Миронова прояснилось, и он рассказал, что мундир и меч были даны ему Императором в награду за оленей, подаренных голодающим русским Камчатки во время голода. Коряка спросили, не получил ли он какие-нибудь бумаги с этими подарками, он тотчас вышел и через минуту вернулся с листом бумаги между двумя тонкими дощечками, аккуратно перевязанными оленьими сухожилиями. Эта бумага всё объяснила. Сюртук и шпага были подарены отцу их нынешнего владельца в царствование Александра I русским губернатором Камчатки в награду за помощь, оказанную русским во время голода. От отца они перешли к сыну, и тот, гордясь своим наследством, явился, как только узнал о нашем прибытии. Он не хотел ничего особенного, кроме того, чтобы показать себя, и после осмотра его меча, который был действительно великолепным оружием, мы дали ему табака и отпустили. Вот уж чего мы не ожидали, так это найти в глуши Камчатки какие-либо реликвии Александра I, относящиеся к временам Наполеона.