Джордж Кеннан - Кочевая жизнь в Сибири

Если и было в сибирском воспитании Вьюшина что-нибудь, чем он особенно гордился, так это его умение заползать в узкие норы. Упорная практика дала его позвоночнику гибкость и особую извилистость движений, которыми мы восхищались, но не могли повторить; и хотя это различие, возможно, было не совсем для него желательным, его неизменно выбирали для исследования всех тёмных дыр и подземных ходов (ошибочно называемых дверями), которые попадались на нашем пути. Это был, наверное, один из самых необычных из всех различных видов входов, которые мы встречали, и Вьюшин, приняв за аксиому, что никакая часть его тела не может быть больше отверстия, принял горизонтальное положение и, попросив Додда для начала подпихнуть его ногой, осторожно заполз внутрь. Несколько секунд тишины прошло после его исчезновения, и я, полагая, что всё должно быть в порядке, просунул голову в дыру и осторожно пополз за ним. В абсолютной темноте, ведомый только дыханием Вьюшина, я пробирался вперед, как вдруг из мрака впереди послышалось дикое рычание и испуганный крик, за которыми последовала самая значительная часть тела Вьюшина, как таран ударившая меня в лоб. Живо представив себе вражескую засаду и сопутствующую ей резню, я поспешно отступил. Вьюшин, неуклюже пятясь назад, как раненный краб, стремительно последовал за мной.

«Что за чёрт! В чем дело? – спросил Додд по-русски, выпутывая голову Вьюшина из складок кожаной занавеси, в которой она запуталась. – За тобой что, шайтан гонится и все его бесы?!» «А вы думаете, я останусь в этой дыре, – отвечал Вьюшин, возбужденно жестикулируя, – чтоб меня там собаки съели?! Я, конечно, дурак, что сюда полез, но зато вылез быстро! Да и вообще... не понятно, куда эта дыра ведёт, – добавил он извиняющимся тоном и вдруг заключил, – и там полно собак!». Быстро поняв затруднения Вьюшина и усмехнувшись его замешательству, наш коряк влез в нору, выгнал собак и, приподняв занавес внутреннего полога, осветил нам путь светом от костра. Преодолев на четвереньках двенадцать или пятнадцать футов, мы оказались в большом внутреннем круге яранги. Потрескивающий костёр из смолистых сосновых веток ярко горел на земле в центре, отбрасывая красные отблески на каркас из чёрных блестящих шестов и мерцая на тёмной коже крыши и смуглых татуированных лицах женщин, сидевших вокруг. Большой медный котёл, наполненный какой-то смесью сомнительного запаха и вида, висел над огнём и служил занятием двум худым женщинам с обнаженными руками, которые одними и теми же палками попеременно помешивали содержимое котла, поправляли дрова в огне и отгоняли пару любознательных, но плохо воспитанных собак. Дым, лениво поднимавшийся от костра, висел голубым, четко очерченным облаком футах в пяти от земли, разделяя атмосферу яранги на нижний слой сравнительно чистого воздуха и верхний облачный слой из дыма, паров и запахов.

Такое положение чистого воздуха и слезящиеся от дыма глаза упорно склоняли меня сделать что-нибудь мальчишеское, например, постоять на голове, и я предложил Додду изменить соответствующие положения головы и ног, и он тут же избежит дыма в глазах, и в то же время получит новый и любопытный оптический эффект. С презрительной усмешкой, которая всегда встречала даже самые ценные мои предложения, он посоветовал мне самому с этим поэкспериментировать, а сам, растянувшись на земле во весь рост, занялся очень остроумным развлечением, корча рожи корякскому ребенку. В это время Вьюшин, как только глаза его немного привыкли к дыму, занялся приготовлениями к вечерней трапезе и безжалостными ударами по собакам, осмелившимся приблизиться к нему, а майор, который, вероятно, был наиболее полезным членом нашего отряда, вел переговоры об исключительном владении одним из спальных пологов. Температура в корякском жилище зимой редко поднимается выше минус пяти градусов по Цельсию, а так как постоянное пребывание на таком морозе было бы, по меньшей мере, неприятно, то коряки строят по внутреннему периметру яранги небольшие, почти герметичные помещения, называемые пологами, которые отделены друг от друга кожаными занавесками и сочетают преимущества как личного пространства, так и большего тепла. Эти пологи имеют около четырех футов в высоту, и шесть или восемь футов в ширину и длину. Они сделаны из самых толстых меховых шкур, тщательно сшитых вместе, чтобы исключить утечку тепла. Согреваются и освещаются они горящим мхом, плавающим в деревянной чашке с тюленьим жиром. Однако закон сохранения, который пронизывает всю природу, дает о себе знать и в пологах корякской яранги, где за бо́льшую степень тепла требуется наказание более спёртой и дымной атмосферой. Горящий фитиль лампы, который плавает, как крошечный пылающий корабль в миниатюрном озере прогорклого жира, поглощает кислород и выделяет углекислый газ, жирную копоть и тошнотворный запах. Однако, вопреки всем известным законам гигиены, эта испорченная атмосфера оказывается вполне здоровой, или, иначе говоря, нет никаких доказательств её вредности. Коряки, проводящие почти всё свое время в таких пологах, часто доживают до преклонного возраста, и кроме заметной угловатости фигуры и худобы, физически ничем не отличаются от стариков других стран. Не без вполне обоснованного предчувствия удушья спал я в первый раз в корякской яранге, но беспокойство мое оказалось совершенно напрасным и мало-помалу прошло.

Чтобы избавиться от коряков, которые сидели на корточках вокруг нас на земляном полу и чье настойчивое любопытство вскоре стало утомительным, мы с Доддом приподняли занавес полога, который был забронирован за нами дипломатией майора, и заползли внутрь, чтобы дождаться там ужина. Любопытные коряки, однако, улеглись вдевятером снаружи и, просунув свои неказистые полубритые головы под занавеску, возобновили свое молчаливое наблюдение. Появление шеренги из девяти бестелесных голов, чьи вытаращенные глаза синхронно двигались из стороны в сторону, было настолько забавно, что мы невольно расхохотались. Ответная улыбка мгновенно появилась на каждом из девяти смуглых лиц, чьё одновременное совпадение в выражении чувств наводило на мысль о чудовище с девятью головами. Последовав совету Додда выкурить их, я достал из кармана свою вересковую трубку и начал раскуривать её с помощью тех новомодных «шведских» спичек, которые были нам одними из самых дорогих напоминаний о цивилизации. Когда спичка с треском вспыхнула, девять голов мгновенно исчезли, и из-за занавеса послышался хор протяжных «Тай-и-и!» изумленных туземцев, сопровождаемый хором оживленных комментариев об этом дьявольском способе производства огня. Опасаясь, однако, пропустить ещё какое-нибудь столь же поразительное проявление сверхъестественной силы белых людей, головы вскоре вернулись на место с ещё несколькими другими, которых привлекло известие о чудесном событии. Легендарная бдительность стоглазого Аргуса не шла ни в какое сравнение с тем пристальным вниманием, которому мы сейчас подвергались. За каждым клубом дыма, поднимавшимся от наших губ, пристально следили вытаращенные глаза, словно это был смертоносный пар из бездонного жерла, который вот-вот взорвётся и загорится. Громкий и энергичный чих Додда послужил сигналом для второго панического отступления голов и ещё одного хора соответствующих переживаний за занавесом. Это было довольно смешно, но, устав, наконец, от того, что на нас пялятся, а нам не терпится поесть, мы вылезли из своего полога и стали с интересом наблюдать за приготовлением ужина.