Джордж Кеннан - Кочевая жизнь в Сибири

Все их баллады имеют меланхоличный, образный характер и вдохновлены, по-видимому, печалью, любовью или привязанностью к семье, а не более грубыми страстями гордости, гнева и мести. Их музыка звучит дико, странно для чужого уха, но она каким-то образом передает чувство печали и смутное, напрасное сожаление о чём-то, что навсегда ушло, как чувство, вызванное погребальной панихидой над могилой дорогого друга. Как говорит Оссиан [66] Оссиан (Ойсин) — легендарный кельтский бард III века. о музыке своего героя: «она подобна воспоминанию о прошлых радостях – сладостна и печальна для души».

Особенно мне запомнилась песня под названием «Пенжинская», спетая однажды ночью туземцами в Лесной. Она была, без сомнения, самым сладким и вместе с тем самым невыразимо скорбным сочетанием нот, какое я когда-либо слышал. Это был вопль потерянной души, отчаявшейся, но умоляющей о спасении. Я тщетно пытался узнать перевод её слов. Говорилось ли в ней о какой-нибудь кровавой и ужасной встрече с их свирепыми северными соседями или с плачем по убитому сыну, брату или мужу, я не мог узнать, но музыка эта вызывает слезы на глазах и оказывает неописуемое действие на певцов, чьё возбуждение иногда доходит почти до исступления.

Танцевальные мелодии камчадалов, конечно, совершенно различны по своему характеру, будучи обычно очень живыми и состоящими из энергичных стаккато, повторяемых много раз подряд, без изменений. Почти все туземцы аккомпанируют себе на роде треугольной гитары с двумя струнами, называемой «балалайкой», а некоторые из них довольно хорошо играют на примитивных самодельных скрипках. Все они страстно любят музыку.

Другие развлечения камчадалов – это игра в мяч на снегу и гонки на собачьих упряжках.

Зимой путешествия камчадалов совершается исключительно на собачьих упряжках, и ни в каком другом занятии своей жизни они не тратят больше времени и не проявляют с большей пользой свой природный талант и изобретательность. Можно даже сказать, что они сами создали себе собак, поскольку современная сибирская собака – не более чем полуодомашненный арктический волк, сохранивший все свои волчьи инстинкты и привычки.

Вероятно, в мире нет более выносливых и неприхотливых животных. Вы можете оставить его спать на снегу при температуре 55 градусов ниже нуля, гнать его с тяжёлым грузом, пока его израненные ноги не начнут оставлять кровавые следы на снегу, или морить его голодом, пока он не станет есть свою упряжь, но его сила и дух всё равно останутся непобеждёнными.

Я гнал упряжку из девяти собак более ста миль в сутки и часто заставлял их работать в течение сорока восьми часов, не давая им ни крошки пищи. Обычно их кормят один раз в день, и их дневная норма – одна сушеная рыба весом около полутора-двух фунтов. Это даётся им на ночь, чтобы на другой день они начали работать с пустыми желудками.

Сани, или, как их здесь называют, нарты, в которые они запряжены, имеют около десяти футов в длину и двух в ширину, сделаны из выдержанной берёзовой древесины и удивительно сочетают в себе два самых главных качества – прочность и лёгкость. Это просто каркас, скреплённый веревками из тюленьей кожи и установленный на широких изогнутых полозьях. В конструкции нарт не используется ни одной железной детали, и весят они не более двадцати фунтов, однако выдерживают нагрузку в четыреста или пятьсот фунтов и самые суровые условия горного пути.

Количество собак, запряжённых в сани, варьируется от семи до пятнадцати в зависимости от характера местности и веса груза. При благоприятных условиях одиннадцать собак делают от сорока до пятидесяти миль в день с человеком и грузом в четыреста фунтов. Они запрягаются в сани парами, одна за другой, длинным центральным ремнем из тюленьей кожи, к которому каждая собака привязана посредством короткого ремешка с ошейником.

Собаки управляются исключительно голосом и вожаком, который специально обучен для этой цели. Возница не имеет хлыста, вместо него он использует палку около четырех футов в длину и двух дюймов в диаметре, называемую «остол». Он снабжён с одного конца длинным железным шипом и служит для того, чтобы тормозить на спуске или останавливать собак, если они сходят с дороги, чтобы погнаться за оленем или лисой. Для торможения остол опирается о колено или стойку нарт, верхний конец крепко удерживается каюром, а железный конец при этом скребёт по снегу. При умелом использовании такой приём тормозит сани очень быстро и эффективно.

Искусство управления собачьей упряжкой - одно из самых обманчивых в мире. Путешественник с первого взгляда воображает, что управлять собачьими санями так же легко, как и трамваем, и при первом же удобном случае пробует прокатиться. После того как за первые десять минут его пару раз опрокинут в сугроб, потом перевернут нарты вверх дном и протащат так с четверти мили в сторону от дороги, а в конце концов упряжка вообще убежит от него, опрометчивый экспериментатор начнёт подозревать, что задача не так проста, как он предполагал, и менее чем через день он на собственном горьком опыте убедится, что погонщиком собак, как и поэтом, рождаются, а не становятся.

Одежда камчадалов и для зимы, и для лета изготавливается по большей части из шкур. Зимний костюм состоит из сапог из тюленьей кожи или «торбасов», надеваемых поверх толстых оленьих чулок до колен, штанов мехом внутрь, лисьего капюшона с оторочкой из меха росомахи и тёплой кухлянки до колен. Она сделана из самой толстой и мягкой оленьей шкуры, украшена понизу шёлковой вышивкой, отделана на рукавах и воротнике блестящим бобровым мехом, снабжена квадратным клапаном под подбородком, которым можно прикрывать нос, и капюшоном за шеей, который натягивается на голову в плохую погоду. В такой одежде камчадалы неделями находятся на сильнейшем холоде и спокойно спят на снегу при температуре двадцать, тридцать и даже сорок градусов ниже нуля!

Большую часть времени нашего долгого пребывания в Лесной мы занимались изготовлением такой одежды, а также крытых нарт для защиты от зимних бурь, шили вместительные спальные мешки из медвежьих шкур и вообще вели подготовку к нелёгкому зимнему походу.

Начинаем снова – Переход через Шаманские горы – В корякском стойбище – Кочевники и их жилища – Двери и собаки – Пологи – Корякский хлеб.

Около 20 октября из Тигиля приехал русский врач и, решив, видимо, окончательно добить ослабевшего майора, принялся пытать его баней, кровопусканиями и горчичниками. Лихорадка, однако, под воздействием этого энергичного лечения спа́ла, и он начал понемногу поправляться. Примерно на той же неделе Додд и Миронов вернулись из Тигиля с запасами чая, сахара, рома, табака и хлеба, и мы начали собирать собак из соседних поселений Кинкиль и Палана для поездки через Шаманские горы. Повсюду лежал снег глубиной в два фута, погода была ясная и холодная, и ничто, кроме болезни майора, не могло более задерживать нас в Лесной. 28-го он объявил, что может ехать, и мы подготовились к выезду. 1 ноября мы надели свои меховые одежды, превратившие нас в диких зверей самой свирепой наружности, попрощались со всеми гостеприимными жителями Лесной и отправились с шестнадцатью санями, восемнадцатью людьми, двумястами собаками и сорокадневным запасом провизии в страну кочевых коряков. Мы решили на этот раз или добраться до Гижиги или, как пишут газеты, «погибнуть в попытке…».