Евгений Бузни - Шпицбергенский дневник

Однако море в этом месте мелкое. Судам с глубокой осадкой вообще нельзя заходить в Билле фьорд. А уж у островов даже мелким судам следует быть осторожными, чтобы не наткнуться на рифы. Ну, короче говоря, снегоход ушёл под воду, но на льду осталась какая-то привязанная к заднему сидению крепёжная верёвочка. Но вытащить за неё тяжёлый аппарат без помощи техники оказалось невозможным. Тогда-то туристическая компания и обратилась к нам за срочной помощью. Ясное дело, что они могли произвести спасательные операции с помощью норвежского вертолёта, но это стоило бы им больших денег. Наша помощь, естественно, стоила значительно меньше.

Работа, прямо скажем, была не из лёгких. Вертолёту пришлось зависнуть низко над образовавшейся полыньёй, наш смелый и сильный парень спустился по ступенькам трапика, ухватился за верёвочку и крепко удерживал её, а мы держали его, чтоб не упал, и так двинулись с вертолётом, вытаскивая из воды на берег несчастный снегоход. Получилось не с первого захода, но всё же вытащили.

Норвежская туристическая компания была очень благодарна нам за оперативную помощь и, разумеется, что-то заплатила за услугу, а я вскоре получил грозное предписание от губернатора Шпицбергена за незаконное использование вертолёта в коммерческих целях. Пришлось писать ответ, в котором я обратил внимание губернатора на два аспекта: первый — это то, что к нам обратились сами норвежцы, оказавшиеся в чрезвычайной ситуации, в которой мы не могли не помочь. Второй аспект был ещё важнее. Я подчеркнул, что в соответствии с Парижским Договором о Шпицбергене все страны-участницы договора пользуются равными экономическими правами, а потому мы имеем право использовать в коммерческих целях любую свою технику. Инцидент был тогда исчерпан.

Теперь наша помощь потребовалась английскому владельцу туристической компании, но уже много лет живущему на Шпицбергене. Командир вертолётной службы согласился лететь не сразу. Сначала долго рассматривал карту, обдумывая маршрут и выясняя погодные условия. На восточный берег летать нам практически не приходилось. Но для пилотов главное иметь карты. Они у нас были.

А вот погода была совсем не благоприятная. Низкая облачность — враг полётов. Но туристов надо было доставить в Лонгиербюен, откуда им предстояло в этот же день вылетать самолётом на материк. Задержка грозила фирме неустойками. Мы полетели.

Командир поднял вертолёт на большую высоту над облаками, где солнце сияло во всей красе. Облака внизу белели восхитительно ярко. Где-то далеко впереди синел краешек моря. Там, над океаном погода стояла прекрасная. Мне было совершенно непонятно, как мы можем найти нужное место приземления, находясь над облаками и совершенно не видя земли. Ну да не я вёл вертолёт, а что с дилетанта спрашивать? За штурвалом у нас всегда самые опытные.

Вот вертолёт стал неожиданно снижаться, окунулся в облачную тьму.

Это, между прочим, самые неприятные моменты, но я к ним успел привыкнуть и спокойно ожидал появления просвета. Наконец струи тумана стали реже, и совсем близко появилась земля. Точности пилотирования можно было только поражаться. Буквально через несколько минут мы увидели под собой палатку и машущих нам руками людей. Просьбу Бузы, выраженную официальным письмом, лётчики выполнили без сучка и задоринки.

Следующий день у меня был весьма напряжённым. Прилетело руководство треста, представители российского посольства и МИДа. Не помню, по какому поводу было столь высокое собрание, но все они как раз были у нас в гостинице, когда вдруг здесь же появился полицейский из Лонгиербюена и сказал мне, что в губернаторском домике на Финнесете меня ожидает главный полицейский для допроса.

Обычно в этом домике производились допросы свидетелей в случае несчастных случаев со смертельным исходом на шахте. Расследования по положению производятся норвежской стороной. Как правило, я присутствовал на всех допросах в качестве представителя треста. В данном случае меня самого вызывали на допрос, что показалось мне странным. Но, не смотря на занятость, поехал.

Губернаторский домик на Финнесете небольшой. Но что мне особенно нравится у норвежцев, так это стремление к созданию удобств в любых условиях. Наши, если бы сколотили такой же дом, то вошли бы мы в него, как в деревенскую хату, где кроме лавок да стола посередине, ничего бы не увидели. У норвежцев всё иначе.

Как и везде у входа приходится снимать обувь. Входишь в комнату и славно попадаешь в городскую квартиру. Отделка стен, мягкая мебель, шкаф с книгами, сервант с посудой, телевизор, электрические обогреватели без открытых спиралей — всё, как в нормальном жилом помещении. Вода, туалет — словно в центре города. А ведь домик стоит вне посёлка, рядом с вертолётной площадкой.

Меня приглашают в соседнюю комнату с окнами, выходящими на фьорд.

Я не забываю полюбоваться чудным видом гор. Но меня приглашают за стол, и переводчик переводит вопрос, заданный хорошо мне знакомым полицейским на норвежском языке. Спрашивает мою фамилию и имя для протокола.

Я сразу же нарушаю все их правила, отвечая на английском, что мои данные им хорошо известны, допрашивать меня не за что, потому прошу перейти к сути проблемы.

Тогда меня спросили, летал ли наш вертолёт на восточное побережье и сколько нам заплатили за это. Отвечаю, что почти каждый день бываю в Лонгиербюене и всегда стараюсь заходить в контору губернатора, где меня и можно спросить о том, что мы делаем, а не вызывать специально для допроса. Словом, поговорили, высказывая каждый свою точку зрения на то, имеем ли мы право выполнять коммерческие рейсы. Остановились на том, что я попросил предоставить официальный документ, в котором записан запрет на использование нами вертолётов в коммерческих целях и который бы соответствовал условиям Парижского Договора о Шпицбергене. Только в этом случае я согласен был отвечать на вопросы в качестве допрашиваемого. С тем и разошлись.

Но главное, что меня при этом интересовало, почему так быстро норвежцы отреагировали на этот наш полёт, если даже деньги ещё не были за него уплачены. Ответ появился на следующий день, когда я встретил в Лонгиербюене Бузу и спросил, когда он заплатит за вывоз его туристов.

Робин Бузза ответил, что ему не разрешает платить контора губернатора, поскольку, как ему якобы стало известно, мы не имели прав на осуществление полёта.

Я пытался сначала объяснить Робину, что будучи частным лицом ему не требуется разрешение на оплату выполненной для него работы и напомнил о Парижском Договоре, по которому мы имеем право на коммерческую деятельность, как и другие государства. Но Робин упёрся. Года два мы с ним переговаривались на эту тему. Уже сменился главный полицейский в конторе губернатора, все давно забыли об этом вопросе, но Бузза денег так и не заплатил.