Сергей Безбородов - На краю света

После ужина Наумыч принес в кают-компанию большую карту острова Гукера и кнопками прикрепил ее к стене. На карте красным карандашом был прочерчен путь санной экспедиции Горбовского, наш с Желтобрюхом путь до мыса Дунди и маршрут пешей партии Стучинского.

Мы все столпились около карты.

— Вот где его теперь надо искать, — важно говорил Ромашников, водя пальцем по юго-восточному берегу нашего острова. — С севера Горбовский все осмотрит, тут Безбородов был, тут Виталий Фомич. Вот это только место и остается.

— А как ты к нему подберешься, к этому месту-то? — прищурившись, сказал Вася Гуткин. — По воздуху? Да? Тут, если вокруг острова итти, верст полтораста будет.

— Зачем по воздуху? — невозмутимо ответил Ромашников. — По земле, по льду.

— На чем? На чем? — закричали вокруг. — Собак-то самых лучших Горбовский взял! На Буянах, что ли, пойдешь или на Жукэ?

— Стойте, хлопцы! — крикнул Наумыч и хлопнул рукой по столу. — Ромашников правильно говорит: искать надо здесь. Вторую санную экспедицию до возвращения Горбовского подождем пока посылать, а будем шарить вокруг пешком и на лыжах. Завтра опять пошлем две партии в разные стороны. Я думаю так: Безбородов, Виллих, и дадим им еще Костю Иваненко, пусть на лыжах идут к острову Мертвого Тюленя. Вот сюда, — Наумыч повел по карте толстым пальцем. — А другая партия — Гуткин, Сморж, Савранский — пойдут вот туда: до горы Чурляниса, поднимутся на гору и немного пройдут по леднику. Гора высокая, им далеко видно будет.

— Верно, Наумыч, правильно, — загалдели кругом. — Кошки надо будет взять, веревки. Можно дымовых шашек захватить, зажечь наверху, на горе. Если он где-нибудь бредет, ему дым издалека видно будет.

— Как же, бредет, дожидайся, — угрюмо сказал Каплин. — Поди, уж и косточки медведи обглодали. Сколько времени-то уж прошло. Давно бы добрел.

— Ничего не обглодали, — сердито сказал Желтобрюх. — Что ты каркаешь? Ничего неизвестно.

Все как-то сразу замолчали, нахмурились, стараясь не смотреть друг на друга.

— Конечно, обглодали, — в тишине упрямо опять проговорил Каплин. — Я и сон сегодня такой видал, будто не одна у нас могила, а две: одна Зандера, одна его.

— Да замолчи ты! — крикнул Сморж и ударил кулаком по столу. — Сдрейфил, так уж хоть молчи, не разводи сырость!..

Один за другим, молча, торопливо все разошлись из кают-компании. Я тоже пошел к себе — топить печку.

Чтобы не возиться с лучиной, с растопкой, я, наскоро вывалив в печь ведерко каменного угля, плеснул керосина и бросил на уголь зажженную спичку. Керосин сразу вспыхнул, печка загудела, зашумела, завыла. Я прикрыл дверцу и пошел в комнату.

За последние дни у меня накопилось много несделанной работы: на столе лежала целая стопка необработанных лент барографа, да еще надо было составить месячный отчет за январь. Я вооружился лупой, карандашами, таблицами и принялся за работу.

Вдоль каждой ленты, разграфленной на мелкие миллиметровые клеточки, идет волнистая фиолетовая линия, прочерченная перышком самописца. Эту линию, которая показывает, как изменялось давление, я делю на 24 равные части, по числу часов в сутках. Потом при помощи лупы я высчитываю с точностью до десятых долей миллиметра давление воздуха для каждого часа суток. Но это еще не настоящее давление. По табличке я ввожу в эти цифры поправки, и только тогда наконец получаю истинную картину, как изменялось за сутки давление воздуха. Потом я нахожу самое высокое — максимальное — и самое низкое — минимальное — давление за эти сутки, откладываю ленту в сторону и принимаюсь за новую.

Так я работал несколько часов, когда вдруг в мою комнату без стука ввалился Наумыч, а за ним протиснулся Леня Соболев.

Наумыч держал в руках листы чистой бумаги, карандаши, палку красного сургуча и медную круглую печать с деревянной ручкой.

— Кончай базар, — сказал Наумыч. — Пойдем.

С удивлением посматривая то на Наумыча, то на Леню, я вылез из-за стола.

— В чем дело? Куда? Одеваться, иль нет?

— Нет, не надо. Пойдем, пойдем.

Мы вышли в коридор. Наумыч, громко топая и пыхтя, направился к двери шороховской комнаты, остановился на минуту, решительно дернул за ручку и шагнул в темноту.

— Входите, — прогудел он и принялся шарить по стенам рукой, отыскивая выключатель.

Комната вдруг осветилась ярким электрическим светом, и мы с Леней вошли.

Наумыч прикрыл за нами дверь, сложил на столе бумагу, карандаши, сургуч и сел на шороховскую кровать. Мы остались стоять посреди комнаты.

— Вот что, хлопцы, — сказал Наумыч, серьезно глядя на нас снизу вверх. — Конечно, будем надеяться, что Шорохова мы еще найдем живого. Но надо сказать, что надежды эти не ахти какие. Сейчас мы, на всякий случай, составим опись его имущества и опечатаем его комнату. Вы будете понятыми. Мне по чину полагается возиться с такими делами, а уж вы не взыщите, что я вас выбрал.

Наумыч ткнул в меня пальцем.

— Ты бери бумагу и карандаш, будешь записывать, а мы с тобой, — он ткнул в Леню Соболева, — займемся барахлом. Итак, пиши сверху: «Опись имущества погибшего летчика Г. А. Шорохова, составленная согласно приказа начальника островов Земли Франца-Иосифа 18 февраля 1934 года, в 23 часа 45 минут при понятых таких-то»… Написал? Ну, начнем.

Леня Соболев беспомощно помялся, посмотрел на стены, на кровать, на письменный стол.

— Невеселое дело, — усмехаясь сказал он. — С непривычки-то как-то неловко в чужих вещах рыться. Может, уж вы один, Наумыч, будете, а я постою для декорации?

Наумыч нахмурился, засопел, потемнел.

— Я тоже могильщиком никогда не служил, — отрывисто сказал он. — Напрасно ты думаешь, что для меня это такая уж сладость. Ну, начнем с вешалки. Говори, что там висит.

— Кожаное пальто на белом барашковом меху, — покорно проговорил Леня, роясь на вешалке. — Меховая собачья шуба. Меховой лётный комбинезон. — Леня запнулся. — Потом вот это, уж и не знаю, что это такое, как это записать.

Он вытянул что-то, действительно ни на что не похожее. Наумыч сосредоточенно осмотрел какой-то грязный, в лохмотьях, балахон и решительно сказал:

— Запишем: ватный спорок от шубы.

Потом Наумыч и Леня раскрыли чемоданы, мешки с грязным бельем, гуртом записали кучу сваленных в углу пыльных, даже не разрезанных брошюр и книг и дошли наконец до письменного стола.

В среднем ящике лежала папка с документами, какими-то письмами и фотографическими карточками.

— Перепишем только одни документы, — сказал Наумыч, — а личные бумаги смотреть не будем, просто укажем, — «папка с письмами и фотографиями».

Я записал под диктовку Наумыча: паспорт, профсоюзный билет, книжечка МОПРа, удостоверение на право управления автомашинами.