Жюль Лермина - Тайны Нью-Йорка

Мозг его собеседника работал не менее напряженно.

В первую секунду, когда прозвучало имя, так всколыхнувшее все отдаленные тайники его души, ему показалось, что неумолимый враг явился за расплатой. Ему не могло прийти в голову, что этот молодой человек попросту блефует.

Но Меси не привык признавать себя побежденным. Он был богат, ему предстояло осуществить грандиозные планы, которые должны были вознести его на недосягаемую вершину финансового успеха. Он уже чувствовал себя на ближних подступах к этой вершине – и вот перед ним возникает это неожиданное и страшное препятствие…

Он поднял голову.

– Ваши условия?

Итак, этот человек признал себя побежденным! Следовательно, имя – Джон Гардвин – таило в себе могущество, перед которым склонился самый могущественный банкир Нью-Йорка!

Положение Бама было довольно щекотливым.

Ему предлагали заключить сделку, а он никак не мог назначить цену своего товара. Миллион? Два? Сто? Заинтересованность и нервозность Меси подсказывали ему, что цена товара может быть очень высока. Но как ее назначить, не продешевив и в то же время не зарвавшись?

Меси ждал. Он отметил замешательство собеседника, но не мог определить его причин. К нему постепенно вернулось спокойствие.

– Итак, – повторил он, – ваши условия?

Безумная идея промелькнула в голове Бама.

– Я, – ответил он, – знаю цену себе и своему товару. Как вы понимаете, она выше какой бы то ни было установленной суммы. То, чем я владею, стоит гораздо дороже…

Меси не мог сдержать улыбки. Вступление было многообещающим, но попахивало каретным рядом.

– Продолжайте, – сказал он.

– Я желаю, – начал Бам, чеканя каждое слово и пытаясь определить по лицу Меси, какое действие производили на него эти слова, – я желаю, чтобы вы сделали меня своим компаньоном.

– Затем? – спросил Меси, не выказывая ни малейшего удивления.

– Сначала отвечайте вы, – сказал Бам.

Ему казалось, что он грезит… Уже второй раз имя Джона Гардвина открывало перед ним неведомые горизонты.

Не так давно благодаря этому имени он был спасен от жалкой нищеты, вытащен из вертепов, где гнездятся пороки и преступления. И вот теперь он может вознестись на немыслимую прежде высоту славы и богатства…

Меси размышлял.

– Вы сказали, что никто не знает вашего имени.

– Один Тиллингест знал его… и он умер.

– Хорошо. Я ставлю условие, что вы никогда не будете называться этим именем.

– Никогда.

– Предположим, что я соглашусь на компанию, которую вы мне предлагаете… Каковы гарантии вашего молчания?

– Наш договор – сам по себе достаточная гарантия. Все, что я предприму против вас, ударит по мне.

– Логично, но так как в делах никакая предосторожность не излишняя, то прежде всего мы условимся, что вы уничтожите на моих глазах все, написанное Тиллингестом.

– Согласен, – ответил Бам, не думая о препятствиях, которые могли возникнуть на пути осуществления этого плана.

– Затем, – продолжал Меси с расстановкой, как будто он обсуждал пункты самого заурядного контракта, – мне хотелось бы, чтобы этот союз был более прочным, чем торговая компания, чтобы наши интересы были связаны неразрывно…

– Что вы хотите этим сказать? – спросил Бам.

– Вы не женаты?

Если бы возле Бама упала молния, он не встревожился бы так сильно. Огромным усилием воли он придал своему лицу выражение беспечности, правда, холодный пот выступил у него на лбу.

– Вы не женаты? – повторил Меси, настолько занятый своими собственными мыслями, что не заметил смущение Бама.

– Нет, – отрывисто ответил Бам.

– Отлично! – заметил Меси.

– Почему?

– Я же сказал, что нам нужны взаимные гарантии. Вы становитесь моим компаньоном… У нас общие интересы, мы идем по одной дороге, ничто не должно разъединять нас… Логично? Так вот, я предлагаю вам стать моим зятем, жениться на моей дочери…

– Как? Что вы говорите? – воскликнул Бам.

– Я понимаю, – продолжал Меси, – что это предложение вас удивляет. Между тем я полагаю, что ничего не соответствует лучше нашим целям. Этот союз только укрепит нашу ассоциацию. И я не вижу никаких препятствий на этом созидательном и единственно верном пути.

– Единственно верном пути, – повторил Бам совершенно автоматически.

– Моя дочь по возрасту невеста… Я не утверждаю, что она идеал красоты… Бедняжка стала жертвой случая, немного обезобразившего ее… но я полагаю, что это вас мало интересует…

– Очень мало, это правда, – ответил Бам, который даже не слышал сказанного.

– Итак, это дело решенное… В тот день, когда вы передадите мне бумаги Тиллингеста, мы подпишем одновременно и деловой договор, и брачный контракт.

Бам, находившийся в течение нескольких минут в состоянии полного оцепенения, наконец-то пришел в себя.

Стоять рядом с Меси, быть финансовым королем – чего еще мог он желать? Что мог бы дать ему план умирающего Тиллингеста? Несколько тысяч долларов, добытых ценой бешеной работы, напряжения, даже, может быть, опасностей. Здесь же можно идти прямой дорогой. Дорога гладкая, цель достигается с первых шагов…

– Теперь моя очередь, – сказал Меси, – спросить, согласны ли вы. Решились ли вы сразу стать и моим компаньоном, и зятем?

Бам понял, что малейшее колебание может навсегда испортить успех предпринятого дела.

Согласиться было бы безумием, потому что, с одной стороны, он не мог отдать Меси бумаги Тиллингеста, а с другой – брак с Эффи мешал предлагаемому союзу.

Но Бам ответил:

– Я согласен.

– Отлично, – сказал Меси и протянул ему руку.

Бам протянул свою.

– Когда мы увидимся? – спросил Меси.

– Через два дня… Мне нужна эта отсрочка…

– Как вам будет угодно, – сказал банкир. – Через сорок восемь часов в моей конторе…

– Через сорок восемь часов!..

Меси ушел первый.

Выходя, он обернулся и, улыбаясь сказал:

– Признайтесь, вы ведь не очень сердитесь на нас за то, что мы повесили вашего отца?..

Поздний вечер.

Улица Губерта. Она узка, зловеща и печальна, как и дела, свидетелем которых она постоянно является. Это улица порока, преступлений и притонов. Гудзон расположен так близко, а воды его так надежно хранят свои тайны…

На этой мрачной улице стоит не менее мрачный дом. Это ночной приют с почасовой оплатой. Там можно не только найти убежище на ночь, там можно и затеряться. Навеки.

Его называют Красным Домом. Само название сочится кровью.

Имя хозяина не известно. Его так и называют: Хозяин. Под домом – огромный подвал со столами и скамьями, ножки которых прочно вмурованы в пол. У дальней стены – небольшое возвышение из грубых досок.

Как в харчевнях старого Парижа, каждый, кто вздумает, выходит на эту импровизированную сцену, чтобы спеть или станцевать что-нибудь по своему выбору или по просьбе зрителей. Там раздаются непристойные песни и рассказы на особом воровском наречии, непонятном для непосвященных.