Жюль Лермина - Тайны Нью-Йорка

Но в своей комнате братья загадочно улыбались друг другу и пожимали руки.

Но тень страдания не покидала их лица, бледные, с синевой под глазами…

Кломп поставил свой диагноз: «Жизнь взаперти убивает птенцов».

– Нужно их выпускать на воздух, – говорил ему Дик.

– Ты, возможно, прав! – отвечал Кломп. – Но нужна осторожность! А если они сбегут? Что тогда?

– Э, полно! Ты же видишь, как им нравится учеба! А как ловко они сегодня обобрали Пирсона… Прелесть!

Кломп кивнул. Вечером того же дня они вчетвером пришли в «Сады Армиды»…

– Послушайте, – сказал Кломп, – эстрада пуста… Ваши скрипки при вас, сыграйте нам что-нибудь…

В глазах братьев молнией пролетела какая-то мысль.

Они встали и направились к подмосткам.

Джимми едва слышно бросил несколько слов.

Майкл едва заметно кивнул.

Они начали играть.

Несколько одуревших голов повернулось к ним.

Их скрипки сначала возносили заунывную мольбу далеким языческим богам, а затем, все наращивая темп, выплеснули в искаженные лица слушателей бесхитростную и веселую мелодию о некой Нелли, которая непременно должна выслушать и полюбить исполнителя такой нежной песни.

Слушатели стучали в такт стаканами и кружками.

Внезапно братья спрыгнули с подмостков… и, перескакивая через столы и оторопевших пьяниц, сопровождаемые проклятьями и ругательствами, опрокидывая стаканы и кружки, достигли выхода…

– Проклятье! – ревел Кломп. – Держите их!

Настала минута невыразимого беспорядка. Все кинулись к двери, Кломп и Дик – впереди других. Всеобщая толкотня и паника были на руку братьям.

Они уже выбежали на улицу… Еще несколько шагов – и они исчезнут в лабиринте пустынных трущоб…

Раздался выстрел.

Майкл вскрикнул и упал… Джимми бросился к нему.

Эта остановка была роковой.

В одно мгновение толпа воров накрыла их. В пароксизме бешенства Кломп схватил палку с железным наконечником и начал яростно колотить несчастных юношей, лежавших на земле.

– Ах, собаки! – ревел он. – Канальи! Воры! – И продолжал бить.

Братья лежали неподвижно, залитые кровью.

– Полиция! – закричал один голос.

Обе жертвы были мгновенно унесены с места происшествия.

И когда два полисмена, прибежавшие на звук выстрела, показались в начале улицы, все было уже в порядке… Губерт-стрит была пустынна…

И только из «Садов Армиды» доносились песни, распеваемые пьяными голосами.

Мы в Балтиморе.

В одной из самых отдаленных частей города, в небольшом домике, расположенном на конце мыса, живет молодая женщина, одна, с двумя чернокожими слугами. Эта женщина никогда не выходит. Редкие соседи видели ее лицо.

Это Эффи Тиллингест.

В этом строгом уединении она посвящает всю свою деятельность исполнению сокровенных желаний, отсюда она направляет борьбу, начатую в Нью-Йорке, отсюда, из своего штаба, она посылает инструкции Баму…

Вечер. Девять часов только что пробило. Эффи, полулежа на кушетке, прислушивается к шуму волн, бьющихся о берег… Она судорожно сжимает в руке лист бумаги, на котором можно было увидеть печать телеграфного управления.

– Зачем, – шепчет она, – зачем он так внезапно покидает Нью-Йорк?

И она перечитала слова телеграммы: «Ждите меня завтра вечером. Гуго».

Потом, посмотрев на часы, позвонила и отдала несколько приказаний прибежавшему на зов старому негру.

Прошло три четверти часа.

У подъезда послышался стук.

Через минуту Бам вошел и поклонился Эффи.

Она взглянула на него. Он был спокоен, невозмутим и подчеркнуто холоден.

Уроки Тиллингеста уничтожили в душе Эффи всякие проявления доверчивости.

Бам и не подозревал, что его спокойствие было для молодой женщины гораздо подозрительнее, чем видимое раздражение.

В письме, полученном ею от Бама, ясно читался протест. Она была готова раздавить эту, пытавшуюся возмутиться гордость. Она ожидала, что он войдет, подняв голову, что будет упрекать, горячиться… О, тогда она была бы спокойна! Ее презрение было наготове. Она знала, как и чем воздействовать на этого зарвавшегося проходимца.

Холодный, вежливый, иронически улыбающийся Бам удивлял ее и внушал опасения.

– Ну, что же, друг мой, – сказала она своим властным голосом, – вы меня все-таки ослушались?

Бам еще раз поклонился.

– Как видите, но, надеюсь, вы простите меня.

– Конечно, я вполне расположена простить, – произнесла Эффи с самой любезной улыбкой. – Приказать приготовить вам комнату?

– Благодарю, – сказал Бам. – Я рассчитываю уехать назад сегодня ночью.

– А! Хорошо…

Эффи опустилась на кушетку, откинула голову на подушки и приготовилась слушать.

– Я мог бы сказать вам, – начал Бам, – что приехал потому, что соскучился…

Эффи сдержала зевок.

– О, успокойтесь! Эти банальности, разумеется, не могут иметь места в наших отношениях… Я приехал по делам…

– Вот как? Что же случилось нового?

– О, почти ничего! Только для меня ситуация становится весьма пикантной… Я по вашему приказанию…

Бам с видимым удовольствием произносил эти слова, такие обидные для его самолюбия.

– Я по вашему приказанию напечатал в нашей газете объявление о «мемуарах повешенного»…

– И я благодарю вас, – прервала Эффи, – за распорядительность. Вы как нельзя лучше исполнили мои приказания.

– Рад служить, – сказал Бам.

Эффи не спускала с него глаз.

Его голос был естественен, лицо – непроницаемо.

– Это объявление сразу же вызвало реакцию…

– А! – быстро сказала Эффи.

– И некто… буквально в тот же день явился в редакцию «Девятихвостой кошки»…

– Великолепно… Продолжайте…

– Трип, человек ловкий, несмотря на некоторые недостатки, довольно быстро узнал имя визитера…

– И это имя?! – нетерпеливо воскликнула Эффи.

Бам ответил медленно и спокойно:

– То самое имя, которое, если я не ошибаюсь, вырвалось у вашего отца в ту ночь… Арнольд Меси…

– Наконец-то! – воскликнула Эффи.

Бам улыбнулся, но сразу же согнал улыбку с лица.

– Я позволил себе сделать вывод, что появление на сцене этого банкира возводит это дело в категорию незаурядных…

– И вы не могли, – перебила его Эффи, в возбуждении не скрывавшая охватившего ее раздражения, – запросить письменных указаний?

Если бы дочь Тиллингеста взглянула на руку Бама, то увидела бы, что эта рука до того судорожно сжалась, что ногти впились в мясо…

– Я бы так и поступил, – отвечал Бам, все более и более притворяясь школьником, которого бранит учитель, – но друзья мои имели неосторожность, впрочем, весьма простительную, повидаться с Меси…

Эффи стремительно встала.

– И вы пошли на свидание с ним?