Алексей Митрофанов - Покровка. Прогулки по старой Москве

Трудно поверить в то, что совсем еще недавно беседки были целыми, дорожки – чистыми, грот – романтичным, а статуи стояли при своих носах.

Корпуса завода Вейхельта (улица Казакова, 8а) построены в конце XIX века.

С другой же стороны от Курского вокзала, в переулках – здание театра имени Н. Гоголя. Особенным изяществом не блещет. А. В. Анисимов, автор другой театральной постройки (таганской), писал о нем так: «Малопримечательное по своей внешней архитектуре здание, раскрашенное в зеленый и белый цвета. На главном фасаде – три фронтона, в центре побольше, сбоку поменьше, но никакой связи с планировочной композицией здания у них нет, вход также с ними не связан. На всем печать то ли провинциального дилетантства, то ли какой-то вынужденности».

Вот уж приложил, так приложил.

До революции здесь размещался завод Вейхельта. Сюда охотно пускали студентов, а те наслаждались романтикой тяжелого машиностроения. Один из них, Николай Щапов вспоминал: «Опять недели 2—3 ходил на него, вероятно не на полный день, а часа на 3—4. Смотрел, расспрашивал, мерил, записывал, зарисовывал. Переходил из одной мастерской в другую: модельная, чугунолитейная, механическая. Полюбил литейное дело. Сейчас вспоминаю, как в огромной светлой литейной пахнет литейным дымком, как формовщики командуют накранщику, куда двигать кран и крюк: мост, вокзал, еще что-то и еще что-то (четыре направления), как формуют, загружают вагранку, выпускают и тащат чугун, заливают, вытаскивают, очищают. Помню еще, что в механической мастерской (именно для разводного пролета) какого-то нового моста в Петербурге чертежи были бельгийские, незнакомого нам вида, не белые линии по синему, а темные по белому, раскрашенные, наклеенные на картон, с французскими надписями».

А в послереволюционное время в этой постройке расположился довольно посредственный, под стать зданию, клуб. Назвали его в честь Ефима Кухмистерова, первого председателя железнодорожных профсоюзов Курского узла.

Клуб был воплощением тихого советского мещанства. Того самого, с которым даже не боролись злобные сатирики, а относились к нему как к залогу этакой добропорядочности и благонадежности. Даже Ильф и Петров воспевали такую эстетику жизни: «Киля и Клава продолжали аккуратно писать короткие письма, в которых каждый раз сообщали, что ничего нового не произошло – ходят на каток, в клуб Кухмистерова, собираются раз в шестидневку у Кили на вечеринки».

И получательнице этих писем, подружке Тоне, оказавшейся в Америке, «вдруг так захотелось… в узкий и непомерно длинный клуб Кухмистерова, что она весь день пролежала в постели».

Если верить авторам, то все блага и достижения капиталистического мира меркли перед этим культпросветучреждением.

В клубе проходили лекции, концерты, вечеринки. Давал спектакли и Театр транспорта (к счастью, играли в нем не паровозы и трамваи, а обычные актеры, просто театр числился вроде как при железной дороге). В основном, конечно, все вращалось вокруг транспортной тематики. Газеты анонсировали: «Вечер, посвященный двухтысячному номеру „Гудка“, состоится в клубе имени Кухмистерова в понедельник, 17 января. Начало в 7 час. вечера. Подробности – в программах. Билеты распределены через учкпрофсожи и дорожных уполномоченных „Гудка“».

На «первое Всесоюзное культсовещание» съезжались «культработники дорпрофсожей, клубов, библиотек, руководители физкультуры и делегаты с производства». И докладчики всерьез вещали перед залом:

– Центр всей культурной работы – клуб. А у нас всего только 20% членов союза втянуты в клубную работу. Над этим вопросом придется подумать культсовещанию.

В 1928 году, когда в городе проходила Первая Всесоюзная спартакиада, клуб тоже оказался втянут в это важное мероприятие. Один из очевидцев вспоминал: «Вечером… в клубе имени Кухмистерова (Гороховская, 8) в порядке „опытно-показательных демонстраций отдельных видов физической культуры“ вниманию публики были предложены различные элементы разминочных упражнений, художественной и ритмической гимнастики; там же проводились состязания по танцам, а в антрактах устраивались массовые мероприятия спортивного характера с участием зрителей».

В клубе работал кружок планеристов, члены которого даже собрали несколько планеров. Их, недолго думая, назвали «КИК» («Клуб имени Кухмистерова»). Правда, известный летчик-испытатель Игорь Шелест не слишком лестно отзывался о произведениях кухмистерских энтузиастов: «Это был очень посредственный планер, с плохими аэродинамическими качествами, и когда они взлетали, то удавалось пролететь очень немного: он садился почти там же, откуда взлетал, как вспоминал впоследствии Сергей Павлович (Королев – АМ.), „прямо под собой“».

Правда, и в этом клубе иной раз случались беспорядки. Одна из газет писала о любителях культурного досуга: «Взламывают комнату, уединяются с девушками и всем, кто попытается помешать, грозят мордобитием. Выльют два ведра холодной воды на голову рабочему… Ломают из озорства мебель. Затевают драки. Оскорбляют женщин… Бьют стекла. Не всегда задают себе труд пропутешествовать в уборную и „облегчаются“ тут же, где сидят, – в зале или в аудитории, или в фойэ. Был случай, когда комсомолец в присутствии массы рабочих и работниц снял штаны, чтобы исправить какой то беспорядок в костюме».

Впрочем, такие происшествия лишь оживляли серенькую жизнь добропорядочного клуба.

Усадьба Разумовского (улица Казакова, 18—20) построена в 1803 году по проекту (предположительно) архитектора Н. Львова.

Как выглядело жилище истинного дореволюционного вельможи? Простого барина начала девятнадцатого века? Понятно, что оно было роскошным, дорогим, обширным. Но не совсем понятно до какой же степени.

Один из ярких образцов этого жанра – владение графа Алексея Разумовского. Оно настолько велико, что значится не под одним, а под двумя номерами.

Давным-давно, в семнадцатом столетии здесь жил датский купец Давид Бахарт. Личность настолько значительная, что в честь него дали название всей местности. Один из современников описывал бахартовы владения: «Подворье, называемое Бахартовым, сплошь деревянное, стоит особняком в уединенном месте… на небольшом холме на самом берегу реки Яузы. У Бахартова дома есть большой фруктовый сад, луг, дающий 40 возов сена в год, и множество прудов и садков для различного лова рыбы».

Затем владение переходит к канцлеру Головкину, после него – в казну, а потом Елизавета Петровна дарит его своему морганатическому мужу – А. Разумовскому. Правда, тот предпочитает Петербург и совершенно не интересуется московскими владениями. Лишь когда усадьбу унаследовал его племянник, Алексей Кириллович, здесь начались довольно ощутимые преображения. В частности, был построен потрясающего вида главный дом с двумя очаровательными флигелями.