Борис Лавров - Первая Ленская

По случаю нового года в кают-компаниях вместо тусклых керосиновых ламп ярко горело электричество. При свете его все выглядели моложе и веселее. День был нерабочий.

После обеда часть зимовщиков ушла на лыжах с визитом к «островитянам», часть просто кружила около парохода, часть же засела играть в домино, почему-то известное здесь под названием «козла».

Через некоторое время явились вестники из бункера с приглашением «занимать места» в театре.

«Арктикиада», помимо обычных номеров, поставила чеховское «Предложение».

Наталью Степановну играл один из комсомольцев. По сему случаю он не пожалел даже своих усов. Платье одолжил у одной из уборщиц. Каким-то образом нашлась и дамская шляпка. Ломов и Чубуков были разодеты так, как уже давно никто не одевался.

Одно появление этих персонажей на сцене вызвало хохот, настолько их вид дисгармонировал с обычным видом людей на зимовке.

Артисты играли с большим темпераментом. Чувствовалось, что они усиленно готовились к этому спектаклю. В споре о Воловьих Лужках Наталья Степановна и Ломов свирепо наступали друг на друга. Зрители оживленно воспринимали игру. Зал и сцена слились в одно целое.

Еще более объединила всех выходка пароходной собаки Ринки. Она очень не любила, когда люди ссорились, и всегда становилась на сторону того, кого считала обиженным.

Поведение людей на сцене начало сильно беспокоить Ринку. Было совершенно очевидно, что они ссорятся, но кто же виноват из них? Собака вскочила на сцену и, видимо, напряженно обдумывала свои дальнейшие действия.

Виновата как будто Наталья Степановна. Ринка приближается к ней. Но тут раздается повышенный голос Ломова. Ринка – к нему.

Артисты, зная ее нрав, умерили пыл спора. Собака сидела перед ними и грозно выжидала, что будет дальше.

Наконец, поощряемая возгласами из зала, она поняла, как надо действовать, и вцепилась зубами сначала в ногу Натальи Степановны, а затем и Ломова.

После этого Ринке пришлось покинуть театр, но уже не по своей воле…

За спектаклем последовали музыкально-вокальные номера. Как всегда, они были удачны. На судах имелись отличные гитаристы и балалаечники. Не обошлось и без чтения стихов на местные темы.

На следующий день проверили знания «студентов самуильского мортехникума». Подавляющее большинство получило хорошие отметки. Наша зимовка даст советскому флоту новых штурманов и механиков.

Дальше жизнь потекла прежней пробитой колеей.

Дневник до 30 января 1934 года отражает только состояние погоды и отчеты об отдельных лыжных походах на острова.

К 30 января солнце стояло уже настолько близко, что в течение двух часов держались серые сумерки. Перевели часы на два часа вперед, пожертвовав ради света ленинградскими и аляскинскими радиоконцертами.

Можно было приступить к полетам. Для Линделя это … явилось настоящим праздником. Самолет вывели из зимнего помещения. Полярную ночь он перенес благополучно.

4 февраля совершили первый пробный полет на север от пароходов, чтобы найти границу плавающих льдов. Она оказалась почти в том же положении, в каком мы оставили ее осенью. В пятнадцати километрах высился торос около четырнадцати метров вышиной. От него на восток тянулась гряда более мелких торосов. За ними начинался район плавучих льдов. Между припаем и льдами шел узкий канал чистой воды.

Мы с удовольствием всматривались в эту черную полосу, резко выделявшуюся на белом фоне снежной пустыни. Над водой висел густой туман. Из-за него горизонт видимости был крайне незначителен.

Сумерки стали быстро сменяться тьмой. Мы повернули обратно к пароходам.

8 февраля вылетели уже на авиаразведку. Температура – 21,2°. Стоял полный штиль. Лучшей погоды для полета трудно было ожидать. Аэроплан, набрав высоту, быстро достиг кромки плавающих льдов и вдоль нее пошел на северо-запад.

Видимость и на этот раз была прекрасная, хотя вместо настоящего дня стояли еще сумерки.

После долгого перерыва снова увидели с воздуха острова Самуила. Они уже не казались нам такими дикими и пустынными, как раньше. От стоянки пароходов, как от центра, вытянулась в обе стороны длинная линия вех. На одном конце ее – выстроенные дома, на другом – небольшая охотничья будка.

Линия припая идет по-прежнему на северо-запад. Виден возвышенный берег Таймырского полуострова. С другой стороны – на всем горизонте плавающие ледяные поля.

Под самолетом тонкая лента – канал открытой воды. Он становится все уже и уже и на траверсе острова Малый Таймыр круто поворачивает на север.

Наш дальнейший путь – к проливу Вилькицкого и на мыс Челюскина.

Пролив покрыт сплошным ледяным покровом. На его восточной половине почти нет крупных торосов. Не видно даже заторошенных краев ледяных полей. Только у мыса Прончищева был, по-видимому, сильный нажим льдов на берег. Льдины выброшены на сушу и беспорядочной массой раскинулись на большом пространстве.

Около мыса Челюскина – длинные гряды торосов. Несколькими параллельными линиями они разрезали пролив Вилькицкого на широкие полосы.

У мыса Щербина мы берем курс на материк. Яркий огонь костра дал нам направление. Несколько кругов над костром – и перед нами зимовка мыса Челюскина.

Лица зимовщиков несколько побледнели, вернее, посерели после полярной ночи. Подросшие щенки весело скачут возле самолета. Густой шерстью покрылись старые собаки.

– Привет друзьям… Как зимовали?

– Все в порядке. Готовимся к походам.

Мы вошли в знакомые комнаты. Теперь они представляются нам комфортабельным жильем.

Конец полярной ночи

17 февраля показалось солнце. Облачная погода на четыре дня задержала его появление. Зато теперь на краю горизонта виднелись сразу три солнца. В смысле тепла ни одно из них не принесло никакой пользы. Сильный мороз обжигал лицо. Но все с восторгом смотрели на этот чудесный свет, мгновенно изменивший картину льдов пролива Вилькицкого и Таймырскую тундру.

По снегу легли розоватые полосы. Торосы вспыхивали разноцветными искрами. В районе острова Гейберга в прозрачном холодном воздухе виднелись приподнятые рефракцией льды. На севере иногда мелькала темная тень Северной Земли.

Появление солнца заставляло поторопиться с окончанием подготовительных работ к санным экспедициям.

Год в промысловом отношении выдался тяжелый. Собаки остались без мяса. Несмотря на покрывшую их толстым покровом шерсть, они выглядели унылыми и худыми. Между тем для них наступила пора наиболее тяжелой работы.

По вечерам кают-компания превращалась в швейную и починочную мастерскую. Из привезенных шкур нерпы шили походные сапоги и рукавицы, чинили собачью упряжь.

Впереди зимовщикам мыса Челюскина предстояли два похода: один – через пролив Вилькицкого для его гидрологического разреза, другой – к островам Нансена с той же целью.