Игорь Забелин - Встречи, которых не было

Ермак — Москвитин… Один начал, другой закончил великий путь. Возьмите географическую карту и посмотрите на пространство, пройденное их современниками. Светло-коричневая меридиональная полоса Урала; на перевале лицом на восток стоит высокий бородатый человек — Ермак. Перед ним огромное зеленое поле низменной, болотистой, заросшей тайгой Западной Сибири. Западная Сибирь — это первая ступень на пути к Тихому океану; восточнее возвышается вторая — светло-коричневого цвета Средне-Сибирское плоскогорье; а третью ступень образуют высокие дальневосточные хребты, необжитые и до сих пор труднопроходимые. Они круто обрываются к океану, и если вы вглядитесь, то увидите на карте узкую светлую полоску: это синее море разбивается о их подножие в белую пену… И там, на Прибрежном хребте, на перевале, стоит второй казак — высокий, бородатый; перед ним на востоке огромное синее поле — Охотское море…

И на всем этом огромном пространстве от Урала до Прибрежного хребта вился сизый пороховой дымок мелких, но ожесточенных сражений; шли вперед, утопая в болотах-бадаранах, замерзая на пустоплесье, порой питаясь лиственничной и сосновой корой, выходцы из Европейской России, те, кто предпочел тяготы походной жизни смиренному уделу крепостных. Они были настойчивы, они подводили «под высокую государеву руку» новые землицы, населенные племенами, которым менее всего хотелось платить дань чужеземным пришельцам, они наивно верили, что вернутся из походов богатыми. Огромное большинство из них вообще не вернулось из этих походов. По отпискам казаков, странствовавших по Охотскому морю, я подсчитал, что от болезней умирало в два раза больше людей, чем погибало в боях… И почти никто из землепроходцев не вернулся на родину богатым. Их грабили воеводы, купцы, целовальники; почти все казачьи документы XVII века — это стони обиженных, оскорбленных, ограбленных людей. За внешне вежливой, самоуничиженной формой без труда угадывается огромная ненависть к притеснителям-воеводам и столь же наивная вера в справедливость, всепрощение и милосердие «государя всея Руси»… И чтобы сделать более полной нашу символическую картину, нужно представить на разноцветных полях карты десятки тысяч безвестных могил и угадать за ними десятки тысяч личных трагедий, несбывшихся надежд…

Размышляя об истории XVII столетия, убеждаешься, что жизнь, тогда имела два полюса. На одном из них находились туземцы и рядовые землепроходцы, а на втором полюсе, противоположном, — те, кто грабил и тех и других: воеводы, купцы, ростовщики-заимодавцы. Основной конфликт эпохи, конфликт между народом и власть имущими, был так же типичен для Сибири, как и для всего Московского государства. И вот что еще приходит на ум. В XVII веке завершается процесс закабаления крестьян на Руси. Протестуя против крепостнического режима, крестьяне восставали: в 1603 году — под предводительством Хлопка, в 1606–1607 годах — под руководством Болотникова. Следующее же крупное восстание приходится на 1667–1671 годы, — это восстание Степана Разина. А в промежутке между этими крестьянскими войнами те же крестьяне, простолюдины, прошли от Урала до берегов Тихого океана. И думается, что одной из причин того, что в течение шестидесяти лет на Руси не было крупных восстаний, является следующий факт: Сибирь «оттягивала» самых неспокойных, самых инициативных и свободолюбивых людей. В какой-то степени покорение Сибири можно приравнять к восстанию, очень своеобразному «восстанию, направленному в пространство», если так позволительно выразиться. Вольнолюбивые устремления целых слоев народа получали иной, выход, исторически оказались направленными на освоение огромной, слабо обжитой страны — Сибири… И многих прославленных вожаков-землепроходцев нетрудно представить и в другой роли — в роли главарей восставших…

В нашей символической картине Иван Москвитин обозревает Охотское море с перевала на Прибрежном хребте. Это неточно.

Отряд Москвитина иначе вышел на побережье.

Восемь суток шел Москвитин с товарищами по Алдану до реки Маи, а вверх по Мае вплоть до волока пробирался семь недель, «а из Маи реки малою речкой до прямого волоку в стружках шли шесть ден, а волоком шли день ходу, а вышли на реку Улью на вершину…». Коротенькая фраза «волоком шли день ходу» означает, что казаки «всего-навсего» перевалили через хребет Джугджур, который уже давно видели издалека, и спустились в широкую межгорную долину, отделяющую Джугджур от Прибрежного хребта. Там, на берегу небольшой речки Ульи, которую им суждено было прославить, казаки разбили очередной лагерь, и дымки первых походных костров потянулись к небу в лесном краю, еще не посещавшемся русскими.

О том, что произошло дальше, отписка сообщает в высшей степени лаконично; «…да, тою Ульею рекою шли вниз, стругом плыли восьмеры сутки». Итак, казаки погрузились в струги — плоскодонные речные суда, очевидно неплохо послужившие землепроходцам, хотя историки явно отдают предпочтение морским кочам, и поплыли вниз по реке, почти не представляя себе, куда она течет, и совершенно не зная, что ждет их за ближайшим поворотом. В верхнем течении Улья спокойна, и струги легко скользили по ее неглубокой воде. Нехоженая тайга подступала к берегам; в чаще ее могли скрываться воинственные тунгусы (так тогда называли эвенков), и казаки зорко посматривали по сторонам. Неожиданно Улья круто повернула к востоку, вплотную к реке подступили горы, впереди послышался хорошо знакомый казакам рев воды на порогах и шиверах. Долина сузилась, река клокотала, с огромной скоростью увлекая лодку в неизвестное; казаки, работая шестами и веслами, ловко обходили выступающие из воды камни…

Но очевидно, струги все-таки пострадали, потому что казакам пришлось построить новое, более крупное и более совершенное судно — лодию. Это можно заключить по следующей фразе, содержащей, между прочим, и сообщение о… крупнейшем географическом открытии; «…и на той же Улье реки, сделав лодью, плыли до устья той Ульи реки, где она пала в море, пятеры сутки» [2] Так рассказал об этом спутник Москвитина, казак Нехороший Иванов Колобов. .

Вот и все. Но зато какой простор для запоздалых восторгов в наше время!.. Давайте попробуем представить себе, как это произошло… Пороги и шиверы остались позади; смирившаяся Улья вновь лениво ползет меж низких, заросших тайгой берегов. А по Улье плывет новая, только что построенная, еще крепко пахнущая смолой лодия. Казаки вглядываются в даль, надеясь увидеть очередной торный хребет, но ничего, кроме низкого водянистого неба, не удается увидеть даже самым зорким из них; не без удивления обсуждают они между собой это странное событие. В самом деле, уж они-то поплавали по рекам, и всегда за одним горным хребтом следовал другой, порой еще более высокий. Уж не попали ли они в новую, никому неведомую страну, где нет гор, а по лесам в неисчислимом количестве бегает живая «мягкая рухлядь» — маленькие юркие соболи?.. С востока сначала еле слышно, а потом все отчетливее и отчетливее стал доноситься глухой непонятный рокот — вроде бы вода шумит, да как-то странно — не так ревет она на речных порогах… Казаки перестают грести и на всякий случай готовят пищали. Отливное течение незаметно подхватывает лодию и несет ее дальше, туда, где рокочет что-то непонятное… Лес кончился, тайга отступила от реки, густой кустарник еще тянется по берегам, но потом и он исчезает. Берега реки теперь очень странные, таких еще не приходилось видеть казакам: высокие, и сложены они округлыми серыми голышами — камушек к камушку… И вдруг впереди заколыхалось что-то огромное, темное. Казаки выскакивают на берег; перед ними открывается необозримый морской простор…