Михаил Кожухов - Клуб путешествий. Записки командора и других путешественников (сборник)

Такие мысли посещают человека, когда ему очень хорошо. Когда счастье имеет привкус тоски по тому мгновению, которое он сейчас проживает. Мгновению безвозвратно ускользающему. И человек вдруг так пронзительно чувствует, что жизнь, она – одна. Что даже если существует реинкарнация, то ему не суждено вспомнить, как он пробовал на вкус вселенную и был перуанским индейцем, гасконским пастухом на ходулях, проводником на Монблане, моделью в Сингапуре, военным фотографом в горячих точках, бабушкой в большой семье в Нахичване, нищим мудрецом в Бангалоре, щедрым богачом-филантропом, грузинским тамадой, чилийским форвардом, креольской певицей, ветеринаром в саванне и изобретателем формул.

Ты не можешь прожить несколько жизней сразу. Максимум три-четыре и то, если повезёт.

Я слишком поздно открыл для себя Нью-Йорк. Не повтори мою оплошность.

Все что я теперь могу – это приезжать сюда изредка, снимать квартирку с видом на реку и фонтанирующие светом в ночи небоскрёбы и, например, писать книгу. Это немало. У меня есть своя жизнь и она славная. Порой я сам себе завидую, но… как бы я хотел приехать в сюда на двадцать лет раньше!

Я влюбился в этот город. А вот полюбить я его уже вряд ли смогу. Потому что любовь требует долгих отношений и взаимного проникновения. Дыхания в унисон. Постепенного узнавания друг друга. Усталости. Разочарования. Прощения ошибок. И восхитительных открытий вновь и вновь.

А у меня на это нет столько времени. Да и желания.

У меня, в отличие от тебя, не всё впереди.

…Это был, пожалуй, самый лучший и уж точно самый странный оперный концерт в моей биографии зрителя.

Концерт Пласидо Доминго в Дохе, столице эмирата Катар.

Я, кажется, был единственным зрителем, кто подъехал к концертному зданию «Жемчужина Катара» на такси. Всех остальных доставляли автомобили с водителями. Самому старшему из них (автомобилей, не шоферов) было от силы два года. Да и сам этот зал, Qatar Pearl, отличается новизной, от, скажем, исторической La Scala, как отличаются кресла эпохи любого Людовика от современных офисных стульев датских промдизайнеров. То есть зал без исторического и легендарного флера, но невероятно удобный и технологичный.

Мой провожатый по имени Абдул Кадир сказал, что в этом зале лучшая акустика в мире. Но он мог бы и не предупреждать: как только сеньор Доминго затянул первую арию, это стало очевидным.

На первый взгляд это был обычный концерт, как и концерт такого уровня в любой другой стране. Вот, например, я держу в руках программку. На ней, как и положено перечислены профильные спонсоры. Только бренды немного отличаются от привычных нам: информационная поддержка – телекомпания «Аль Джазира», платиновый спонсор – газовая компания с логотипом из арабской вязи, золотой спонсор – нефтяная компания. И братская могила из маленьких логотипов просто спонсоров.

Все как везде. Разница только в публике, собравшейся в зале. Это, на 98 %, одинаково одетые мужчины. Оставшиеся два процента – это я и еще несколько европейцев или американцев в костюмах. Некоторым из них составили компанию спутницы. Их я насчитал три. Всего три дамы в вечерних платьях пришли этим майским вечером на концерт великого тенора.

Крайне мало для зала на тысячу человек, я считаю. И для столичного города с населением в полмиллиона.

Впрочем, все остальные зрители не были одеты одинаково, это я погорячился. Я провел в Дохе уже достаточное количество времени, чтобы уметь различать тонкости и нюансы в одежде местных жителей.

Еще днем я инспектировал местные магазины одежды и видел черные платки от «Шанель», которыми здесь прикрывают лица женщины. Видел белоснежные, длинные до пят, мужские рубахи, которые здесь называют «диждаха» от «Кристиан Диор». Издалека такая рубаха не отличается от одежды рыночного торговца или продавца газет. Но, приглядевшись, можно увидеть богатую отделку ткани. Аккуратный, накрахмаленный воротник. Золотой «Монблан», невзначай торчащий из нагрудного кармана.

Наручные часы, черные кожаные туфли – все различие именно в них.

В циферблатах, в количестве золота. В отделке обруча, скрепляющего на голове бедуинский платок. Нюансы.

Все эти без исключения усатые мужчины очень серьезно смотрели спектакль.

Это внимательные зрители. Они дружно хлопали в нужных местах и синхронно улыбались, когда Доминго шутил.

А чего я, собственно, ожидал? Обычной оперы? Нет.

Как и в любой стране мира, я представляю себя в этой: мог бы я тут жить? Чем бы здесь занимался? Комфортно ли бы мне тут было? Нашел бы я здесь друзей?

В этом смысле в Катаре мне очень хотелось побывать. Вторая в мире по уровню жизни населения страна (первая – Лихтенштейн).

Страна, где Эмир, при рождении очередного ребенка в семье катарца, дарит новому гражданину почти четверть миллиона долларов.

Страна, процветающая исключительно за счет газа и нефти.

Мне хотелось посмотреть на чудо: как это можно было построить в пустыне целый город с небоскребами, кинотеатрами, торговыми центрами? Увидеть собственными глазами, на что же были потрачены сотни и сотни миллиардов?

Была у меня еще одна цель: показать сыну пустыню. Но не просто так показать.

Один из дней в наших совместных с ним майских каникулах, совпадал с его восьмилетием. Я решил устроить ему встречу с самим собой. Подарить ему эмоцию, подарить ощущение одиночества. Одиночество – это ведь не страшно. Это состояние, которое должен принять в себе каждый человек, рано или поздно. Если ты научишься быть спокойным и самодостаточным наедине с собой, тебе будет намного легче жить. Ты не будешь зависеть от переживаний по поводу несчастной любви, от потери друзей, от информационного вакуума.

Полностью зависимость не пройдет, конечно, но в целом будет не так больно.

Для того, чтобы побыть наедине с собой, пустыня – идеальное место.

И восемь лет – это подходящий возраст для такого опыта.

Великолепная дорога, ведущая из Дохи в Сахару обрывается неожиданно. Просто заканчивается асфальт, и все.

Водитель припарковался у верблюдов и цистерны с питьевой водой и выпустил воздух из шин.

Теперь наш джип медленно взбирается на высоченный холм из песка и, под прямым углом стремительно катится вниз. Водитель устраивает настоящую гонку и периодически поглядывает на нас через зеркало. Мы с сыном хоть и смеемся в голос, но на самом деле нам страшно. Я нарочито громко веселюсь и шучу, чтобы мой страх не передался ему.

Воздух как вода. Он волнуется и искажает горизонт.

Мы проезжаем небольшой палаточный лагерь… даже не знаю, как их назвать… «сандбордистов»? Возле трех клетчатых палаток, наполовину занесенных песком, стоят сноуборды.