Михаил Кожухов - Клуб путешествий. Записки командора и других путешественников (сборник)

В последний вечер в Фиагдонском ущелье, среди зеленых гор, верхушки которых затемно были еще охвачены солнцем, мы сидели за огромным столом. Петр Кузьмич вел застолье. Он это умеет: он осетин и историк. Потому, после двух дней, проведенных с ним, никто из нас уже и не пытался спорить, что все хорошее от них, от аланов. Мы пили тогда за всех богов, ели – за каждого смертного, и в общей массе были знакомы друг с другом третий день.

Сейчас он – этот день – уже прошел. Позади репетиция ансамбля осетинских танцев. Пустой ресторан и рояль. Истории, что мы никогда бы не осмелились друг другу рассказать, если бы не бурлящий утренний Терек по правую руку. Город Ангелов, где я, пройдя не больше десяти метров, наткнулась на пять одинаковых фамилий подряд и дальше – не смогла. Осетинская свадьба. А еще воздух. Никто не врал – его и правда можно есть ложкой.

Эта цепочка событий, физических ощущений, обрывочных фраз, еле-слышных из-за тяжелого дыхания говорящих, поднимающихся в гору, стала аллегорией всего того, о чем мы знаем, но что так редко видим.

Счастья тебе, Осетия. И вечности. Тебе уже так долго это удается. А мы вернемся, посмотрим снова на то, как мечтали бы жить, на тех, какими бы хотели быть. Как так вышло, что вы еще не были в Осетии? (см. фото 127–130)

Фото 127–129. Как так вышло, что вы еще не были в Осетии?

Фото 130. Клуб в Осетии

На машине путь от Москвы до Епифани занимает часа три-четыре, если нет пробки на Каширском шоссе или на трассе М4 «Дон». Из шумного, вечно спешащего, загазованного мегаполиса вы попадете в тихий, провинциальный поселок с ритмом жизни втрое медленнее столичного. Добравшись сюда, стоит выйти на высокий берег Дона, откуда открывается бескрайний окрестный пейзаж. Далеко-далеко просматриваются поросшие сосной и березой холмы, изрезанные трещинами терриконы, покрытые желтым ковром одуванчиков поля.

Украшенный кувшинками по берегам, Дон необыкновенно чист и красив. Под мостом через реку вода едва сдерживается каменистой плотиной и пенится белыми барашками. Срез отвесного обрыва, нависшего над широким плесом, напоминает слоеный пирог: полоса чернозема перемежается с желтым песком и красно-коричневой глиной. На щебенистой отмели стоят по колено в воде рыбаки в высоких резиновых сапогах. Один из них, видимо, приезжий, спрашивает у местного коллеги, какие виды рыб ловятся в верхнем течении Дона? Маститый рыбак сдвигает на затылок кепку:

– Да как и везде – плотва, карась да красноперка. Хотя не однажды и белуга попадалась.

– Как белуга? Это ж морская рыба, откуда ей в реке взяться?

– Да вот так. Заходит по весне из Азовского моря нереститься, а мы ее за жабры – и в ведро!

Епифань называют «воротами Куликова поля». Отсюда рукой подать до Монастырщины и Красного холма, где сливаются Дон и Непрядва, и Прощеного колодца, где Дмитрий Донской омывал раны героев, бившихся с татарами. Много лет подряд в верховье Дона стояли насмерть казаки, защищая кузницу русского оружия Тулу от крымских ханов. В эпоху Смутного времени Епифань не раз горела и разорялась, но возрождалась снова и снова. В 1709 году Петр I приказал в этом месте прорыть водный путь для соединения Волги с Доном. Об этом эпизоде русской истории пишет Андрей Платонов в повести «Епифанские шлюзы». Русский царь приглашает английского инженера Бертрана Перри руководить строительством заградительных сооружений. Для накачки воды в каналы мастер пытается расширить подводный колодезь на Иван-озере, которое соединяется с Доном. Но при работах разрушается глинистый пласт и вода не прибывает, а наоборот, убывает. Петр приказывает гнать Бертрана пешком в Москву, как преступника. Замученный палачом, англичанин погибает в башенной тюрьме Кремля.

Следы грандиозной утопии петровских времен просматриваются нынче в прямых ложбинах вдоль берегов и в гладко отесанных камнях, из которых сложены стены животноводческой фермы на правом берегу Дона.

Главный купол тридцатиметрового Никольского собора и колокольня из красного кирпича просматриваются в Епифани с любой точки. Когда-то на месте величественного храма стояла деревянная Никольская церковь, возведенная после Куликовского сражения. Согласно преданию, русские ратники остановились здесь по дороге на поле битвы. Кони внезапно заартачились, отказались подчиняться и встали, как вкопанные. В одной из армейских повозок внезапно обнаружилась икона Николы Чудотворца, которой ранее там не было. Это и явилось знаком к тому, чтобы поставить церковь.

Новый собор был возведен по проекту знаменитого зодчего Огюста Монферрана и стал самым грандиозным храмом Тульской губернии – частенько этот храм даже называют «младшим братом Исаакия». В годы советской власти собор стал складом, пережил разорение и забвение, и лишь недавно его восстановили: починили купол, заделали дыры в кровле, заново оштукатурили и покрасили. Непривычно видеть внутри церкви табличку, гласящую, что иконостас и звонница подарены руководством УФСБ по Тульской области в память об офицерах, погибших в Чечне при исполнении служебных обязанностей. Деньгами, материалами и рабочими в реставрации собора помог также местный спиртзавод, который был построен в 1883 году купцом Дмитрием Брежневым и действует до сих пор. Раньше, кстати, местных жителей дразнили «епифанскими бардовозами» за то, что они постоянно перевозили бочки с бардой – отходом спиртового производства.

В Епифань стоит ехать в период между Медовым и Яблочным Спасами, когда по всему поселку разносится праздничный колокольный звон, льется хмельная медовуха, витает аромат наливных яблок. Под стенами Никольского собора разворачивается межрегиональная ярмарка, призванная возродить торговые традиции старинного поселка. Продается все, чем славится Тульская область – душистые печатные пряники, многорядные гармони, пузатые самовары. Знаменитая продукция тульских оружейников тоже представлена, правда, не настоящая, а в виде пуляющих струйками воды «АКМ-ов» и пластмассовых копий гвардейских «катюш». Это не только ярмарка, рынок или базар, но и, как раньше говорили, настоящее торжище!