Михаил Кожухов - Клуб путешествий. Записки командора и других путешественников (сборник)

Я приехал тогда в Стокгольм сильно простуженным: меня уже месяц не покидал проклятый кашель. И я спасался тем, что в свободное время бесконечно ходил по городу. Километров по восемнадцать в день, пока свежий стокгольмский воздух постепенно не выдавил из легких хворь. Начал ходить по необходимости, а потом уже не смог остановиться, вот тогда-то я и стал по-настоящему узнавать город, его привычки, географию и узловые точки. Появился даже ритуал: каждый вечер на закате забираться в малинник на высоком холме над набережной Cёдра-Мэларстранд, пить вино, есть сыр и смотреть сверху на город.

И у меня постепенно стало складываться.

Люди, еда, технологии и дизайн, алкоголь, метро, шхеры, цвета, погода, сказочница Астрид Лингрен и фокусник Александр Бард, вытаскивающий из своего котелка то «Army of Lovers», то фундаментальный философский труд «Netokratia», объясняющий суть нового посткапиталистического общества – все стало единым целым и связалось в крепкий шведский узел раз и навсегда.

А потом я решил написать книгу. Про Москву начала 60-х. В тот момент у нее на руках были одни козыри. В СССР наступило время, когда все получалось: и в науке, и в футболе, и в кино, даже вся первая партия «Москвичей-412» целиком ушла в Швецию на экспорт под гордым названием Moskvitsh-Karat. Это был короткий период, когда Москва мечтала превратиться в Небесный Стокгольм, столицу государства с идеальным общественным устройством. Есть такой город в православной традиции – Небесный Иерусалим, Царство Божье на земле. Стокгольм Небесный – город попроще, но тоже красивый. Хрущев, в своей последней зарубежной поездке летом 1964-го, вдруг увидел шведское чудо своими глазами. Приехав в Москву, он стал говорить крамольные вещи на пленумах: про новую Конституцию, свободу мнений, отмену паспортной системы, даже о буржуазном перерождении, до которого решил дожить. Но не случилось.

– А как же «скандинавское чудо»? – попытался разобраться Петя. – Их изобилие нам и не снилось, но вряд ли там сплошь и рядом творческие и духовно зрелые люди, которые работают ради процесса. Что-то мне подсказывает, что ими другое движет. Как денег заработать и вещей побольше купить. Общество потребления.

– К утопии, конечно, нам и близко не подобраться, – подвел итог Антон. – Пока все наши завоевания – бесплатный хлеб в столовых и автобусы без кондукторов. А скандинавский социализм – вещь вполне для нас достижимая. Москва наша златоглавая вполне имеет шанс превратиться в Небесный Стокгольм. Что тоже неплохо, я лично согласен там пожить.

– А почему Небесный? – спросил Петя.

– У Киры спроси, он лучше объяснит.

– У Бердяева есть Небесный Иерусалим, символ Царства Божьего на земле. Антон придумал альтернативу.

– Мне нравится альтернатива, – сказал Петя. – То есть я не против Иерусалима Небесного, но это для меня совсем туманно и непонятно. А тут все ясно.

– Смотрите, мы сейчас стремимся к росту научно-технического прогресса, хотим, чтобы соблюдалась законность, чтобы общество становилось более нравственным. Верно?

– Ну да.

– Но чем больших успехов мы добьемся в одном, другом и третьем, тем меньше остается специфики у коммунизма. Получается просто развитая демократия. И христианское общество.

Книгу свою я так и назвал – «Небесный Стокгольм», но на ее страницах, последовательно, как мог, попытался развеять эту химеру – не было и не будет никогда всеобщего счастья и равенства, идеально устроенного общества, каждая подобная попытка в истории рождала миллионы человеческих катастроф. Небесный Стокгольм – это утопия.

Другое дело – Стокгольм земной, который я так люблю. Ничего не могу поделать – там мое «я» растворяется и поет. Мне даже нравятся простые пятиэтажки в Хурнштулле, на Сёдермальме, рядом с клубом Debaser Strand, где мы выступали, – такими, наверное, и должны были стать, в конце концов, «хрущевки». Может быть, все дело в пропорциях Стокгольма, строгих и лаконичных? Ему свойственна универсальная мера – и в формах, и в стенах, и в их цветах, в сочетании земли и воды, солнца и тьмы. И в людях, конечно. Не в камнях, в людях нужно коммунизм строить, – предупреждал Хрущева Солженицын.

Стокгольм земной живет в моем сердце. Ноги помнят его улицы, легкие – его морской воздух. Я как-то сидел в кафе неподалеку от церкви Святой Катерины, ко мне подсели две шведки, каноническая пара – темненькая и светленькая. Я даже попытался к ним присмотреться – нет, это не были те добрые феи с зимнего моста. Разговорились, они пригласили меня отплыть назавтра в небольшое путешествие по окрестным шхерам, дня на два. Я отказался: меня ждали на студии «Аббы». Я улетел, но обещал вернуться. [2](см. фото 120–126)

Фото 120–126. Стокгольм Небесный и его жители, фотограф Кирилл Самурский

Мы были в Куртатинском ущелье, спускались с горы, путь вверх по которой ведет к часовне Иверской Божией Матери, когда кто-то из группы поскользнулся на камнях. «По горам нужно полной стопой ступать. Горы не любят спешки», – сказал Петр Кузьмич – наш проводник. Я подняла взгляд и увидела местных детей, навязавшихся с нами на экскурсию. Они тоже бежали. Только шаг их был уверенным, как ни парадоксально, даже спокойным. Мы же, я тогда подумала, не внешне, но по ощущениям, идем нервно и как-то неряшливо, с надрывом, с которым, должно быть, мчится по склонам сотня тысяч кубических метров пород. Узнали бы мы, не случись этого секундного момента с ногой, скользнувшей по камню, что не умеем всю стопу на землю ставить? Точнее, самих себя принимать и держать тело свое. Точнее, каких недюжинных усилий нам это стоит.

Осетины, если уж говорить честно, заслуживают зависти. Не от того, что по обе руки у них горы. Вовсе нет. Или «не только». Окунувшись раз в их жизнь, ты начинаешь ощущать себя почти бездомным. Дом здесь – родина, за которую воюют, в которой после боя залечивают раны. А твой дом где?