Андрей Зализняк - Прогулки по Европе [litres]

29 марта 1994. Рим.

Вечер. Большая группа испанских девиц (старших школьниц) расположилась не где-нибудь, а на piazza di Spagna. Вокруг них увивается множество местных итальянских кавалеров. И что же? я слышу, что разговоры между девицами и кавалерами происходят по-английски!

1 апреля 1994. Рим.

VenerdÌ santo (страстная пятница). Вечером Via Crucis с папой напротив Колизея. Море людей (по каким-то оценкам, сто тысяч). Все освещено. Фантастичны голуби в воздухе, подсвеченные снизу. Подсвеченная пиния между сияющей аркой Константина и серебристым Колизеем реет в небе. Via Crucis делится на 14 «остановок» (stazioni). Из репродукторов итальянский текст, очень четкий, и музыка. Название каждой stazione объявляется на 9 языках; далее следует Pater noster по-латыни. Большинство стоящих повторяет его. Множество монахинь (часто африканских, азиатских, польских) и молодых людей. Масса иностранцев. В конце процессии папа поднимается на стену Palatino. Стоит на фоне огненного креста на остатке стены бывшего храма Венеры и Рима; за ним кардиналы и проч.

Всё заканчивается речью папы – по-итальянски, с легким акцентом и небольшими огрехами вроде Sibiria вместо Siberia. Говорит мощно, звучно, не старчески. Говорит очень понятно; смысл – призыв к единению христиан Запада и Востока. Еще до конца речи папы публика начала немного расходиться – явно жест, означающий: политики нам не надо! Когда папа кончил, – о ужас! – раздались аплодисменты.

Ночь тепло-прохладная, но ветер. На папе ветер развевает красно-белые одежды, в руках у него большой крест. А рядом переливается, трепещет на ветру большой куст, весь из фиолетовых цветов – оба на фоне черного неба, метрах в 15–20 над толпой.

Комментарии (из репродукторов) к евангельскому рассказу ясные, краткие, сильные, пронимают душу. Языкового барьера как бы нет: слова попадают прямо в нутро, особенно когда оно тревожное и ищущее опоры.

3 апреля. Пасха. Едем с Клаудией Ласорсой и ее дочерью Джованной в Rocca di Papa в загородный дом Клаудии. Дом лепится к крутому склону горы. Прогулка по лесу вверх по горе. Выходим на дорогу из больших базальтовых плит. Идти по ней достаточно удобно; но некоторые плиты лежат неровно, некоторые заметно провалились. «Что это за странная дорога? – спрашиваю я, – почему она в таком запущенном состоянии?» – «А это просто дорога римского времени, – отвечает Клаудия, – по ней римские легионы восходили торжественной процессией к храму Юпитера – покровителя Лациума (Juppiter Latialis) на вершине вулкана Monte Cavo».

Выходим на опушку, и открывается изумительный вид. На западе вдоль всего горизонта – берег моря; оно километрах в 35–40. Под нами два изумительных озера. Большое – Альбано, с резиденцией пап Castel Gandolfo на берегу. Малое – знаменитое озеро Неми. Оно почти идеально круглое и со всех сторон окружено могучим лесом. Этот лес и есть роща Дианы (nemus Dianae), описанная в «Золотой ветви» Фрейзера. Смотрю сверху на эти два почти идеальных круга – круг воды и кольцо темного леса – и непосредственно ощущаю, насколько очевидной была священность того и другого.

4 апреля, понедельник после пасхи (Pasquetta). Собирался ехать к Анюте (так называет эту почтенную даму – вся Италия) Мавер Ло Гатто (она сама предложила, сказала лишь, что надо позвонить). Но ее телефон почему-то не отвечает, и судьба ведет иначе. Сажусь в самый воровской автобус Рима – № 64 (Termini-San Pietro), – чтобы попасть в Palazzo Venezia на выставку «Норманны». В автобусе тесно и неспокойно. На стенах яркие объявления «Берегитесь автобусных воров» и подробные пояснения, какие нужно принимать меры.

(Потом мне объяснили, что воры были очень довольны, когда появились эти объявления: теперь им достаточно стоять около такого объявления и смотреть, кто из подошедших к нему немедленно начинает хлопать себя по карманам.)

Но вот наконец автобус подходит к piazza Venezia, и я с облегчением схожу, хлопая себя по карманам и убеждаясь, что содержимое цело. Молодец! с проблемой воровства справился!

Перед Palazzo Venezia огромная очередь на улице, толщиной человек в шесть, тесная до крайности, особенно там, где она уже заключена между двумя длинными барьерами. Поражает изобилие простецких физиономий. Никогда бы раньше не подумал, что люди с такими лицами могут терпеливо выстаивать очередь на какую-то выставку. Где еще может быть такая невероятная тяга к культуре?

Наконец оказываюсь внутри здания. Подъем по лестнице и вот уже касса. Лезу за деньгами – бумажника в кармане нет! А это был внутренний карман пиджака (нагрудный), который я, кроме того, в тревожных условиях автобуса № 64 еще и застегнул на пуговицу. Работа, разумеется, была мастерская – впрочем, условия для нее в очереди были идеальные.

Обшариваю, конечно, все карманы, хотя в действительности прекрасно знаю, где именно был бумажник. В бумажнике: паспорт, швейцарский вид на жительство, купленный три дня назад билет до Москвы, билет до Флоренции, толстая пачка долларов и все до единой имеющиеся у меня лиры. С деньгами страшно повезло: это были все-таки не все деньги, а часть. Ведь степень идиотизма человека, который все это носил на себе, была настолько полной, что мог и все деньги носить там же. Более того – неделю назад именно так и носил! потом разложил по каким-то случайным соображениям. А учить мужчин, имеющих высокое мнение о своей сообразительности, на примерах того, что случалось с другими, – как известно, дело пустое: то ведь другие. Римские воры здесь единственные учителя, имеющие шансы на дидактический успех.

Дальнейшее происходило с кинематографической скоростью: ведь я послезавтра уже должен был уезжать из Рима. И чуть ли не с каждым следующим делом оказывалось так, что на полчаса позже – и все провалилось бы.

Первая же задача, без которой никакая другая не решается, – добыть итальянских денег – оказалась совсем не простой. Все оставшиеся у меня деньги были в долларах; а чтобы их обменять, нужен паспорт или иное удостоверение личности. И при этом день – Pasquetta: все закрыто. И вот все-таки я нашел такого менялу, который не закрыл свою лавочку и который поверил (или сделал вид, что поверил) моему пламенному рассказу о том, как у меня только что всё украли, – обменял без паспорта.

Бросился искать полицейское отделение – подавать заявление (denuncia): как мне объяснили, без бумаги из полиции ни один дальнейший ход невозможен. Нашел. «Э, – говорят, – это вам нужно в квестуру, via Genova». Нашел и via Genova. Полный зал таких же, как я, – специальный зал для обокраденных иностранцев. Целых четыре полицейских чина безостановочно принимают заявления обокраденных. Но перед этим нужно подробно письменно изложить обстоятельства дела и пойти в очередь к другим чиновникам – лингвистическим. Но если можешь по-итальянски, то вдвое быстрее – прямо к полицейским. Спортивная филологическая задача настолько меня увлекла, что забыл свое горе. С гордостью приношу свое сочинение полицейскому и получаю заслуженную награду – тот расплывается в улыбке: «Ах, вы прекрасно пишете по-итальянски!»; и не интересуется более ничем, кроме моих лексических и стилистических достижений. Беседуем как лучшие друзья. О таких несерьезных вещах, как найти мои документы, уже разговора нет. Зато полицейская бумага о том, что я «укранец» (как некогда написали Гелескулу, у которого украли паспорт), выправляется по высшему разряду и без малейшей задержки.