Андрей Зализняк - Прогулки по Европе [litres]

В час дня Джорджо забирает меня к себе в машину – и на запад. С нами еще чета американцев, живущих в Удине. Граница около Триеста. Итальянский пограничник долго вертит мой паспорт, любопытствует. Американка роется во всех сумках и портмоне – паспорт запропастился. «Э, да ладно, – говорит пограничник, – проезжайте!» Американка в потрясении: «Нигде в мире, кроме Италии, такого быть не могло бы!»

У Джорджо в Удине. Элизы и Джакомо нет – уехали в Рим к больным родителям Элизы. Туда же поедет завтра и Джорджо. У Джорджо, как всегда, атмосфера неколебимого душевного спокойствия. Прогулялись по Удине – всё знакомо.

Ремо Факкани еще не вернулся домой из Доломитов: Манила немного нездорова и они должны еще побыть в горах.

22 августа утром идем в Институт к Наде. Она уже нашла мне место в Fondazione Levi. Аспирант Ettore (пишет о русских переводах книги Beccaria «О преступлениях и наказаниях») рассказывает о делах в венецианском университете, о Магаротто и Даниеле Рицци. Витторио Страды у них уже нет. Спрашиваю про Клару Янович. «А кто это?» Sic transit…

11.20 поезд на Венецию. Уже не могу точно сосчитать, в который раз схожу на перрон Santa Lucia – получается что-то вроде 45-ый. Но сейчас начинается, по-видимому, самый длинный мой «оседлый» визит сюда, когда не надо каждый вечер уезжать на ночлег из города.

Начал с того, что купил carta-Venezia – билет на любые вапоретто (она на 72 часа, больше, как выяснилось, не бывает). На воде жара меньше, чем на terra ferma: всего 33°. Вот уже Сан-Самуэле. Перед Palazzo Grassi ни души, на самом палаццо ни плакатика. Это так неправдоподобно, что в первую минуту даже начинаю себя проверять: точно ли это Palazzo Grassi, не сместилось ли у меня что-то в памяти?

Узенькими проходиками, венецианскими зигзагами пробираюсь к palazzo Giustinian Lolin, в котором помещается Fondazione Levi. Тут тщеславие малость пострадало: пробраться-то пробрался, но осознал, что сделал это не наилучшим способом – вынесло меня все-таки в какой-то момент на campo San Stefano, а кратчайшая-то дорога идет сплошными подворотнями, без единого campo. Проиграл на этом, пожалуй, целых метров двадцать.

Дали № 11 – двухэтажный! (других нет, и этот остался каким-то чудом; в последующие дни дважды переводили из номера в номер – настолько все до упора занято). Окна на улочку calle Vitturi o Falier. Ширина 130 см. Метрах в двадцати влево улочка упирается в воду – Canal Grande. Напротив дворик размером с большую комнату. Все окна задраены. Из живых существ во дворике только ободранный кот и ободранная кошка. «Кс-кс», естественно, не понимают. Посреди дворика какой-то столб в метр вышиной. На нем-то и возлежит неподвижно кот. Кошка лежит внизу, смотрит снизу вверх. Такая себе иллюстрация того, что для западного мира Венеция – это уже почти Восток.

Есть, увы, и пресловутые венецианские комарики.

Отправился на Лидо, отыскал между множеством частных пляжей spiaggia pubblica, влез в море. Вода по ощущению просто горячая! А соль разъедает глаза так, что сразу стало понятно, зачем прямо на пляже стоит заведение под названием душ.

Отдыхал от кипяточно-солевого удара уже на Riva degli Schiavoni, в знакомом ресторанчике. Голое желтое солнце заходит прямо над Santa Maria della Salute. Осознал, что опять сижу на белом стуле. Темнеет на глазах, вспыхивают фонари. К сожалению, теперь в Венеции уже не все фонари таинственного венецианского фиолетоватого оттенка, а на части улиц простецки желтые.

Просидел до черной ночи, домой плыл кружным путем через Джудекку и Дзаттере. Непривычные ночные вапоретто, почти пустые, проходят по черной воде как светящиеся призрачным светом таинственно недоступные чужие миры. Как светящиеся окна ночного дальнего поезда глазами мальчишки на глухом полустанке, только еще загадочнее. Над черным Bacino di San Marco высоко на востоке огромный оранжевый Марс.

Суббота 23-е. Прошел нестандартным путем по закоулочкам до Манина, потом к театру Гольдони (который оказался закрыт до октября), потом на север, через Gesuiti к Fondamenta Nuove. Оттуда на Сан-Микеле. Знакомые ящерицы. Могила Бродского уже ухожена: цветы и свежие и постоянные. Миска авторучек. Разные мелочи. Мерзавчик вроде бы водки – на этикетке «Россия СПб». И теперь уже непромокаемая (по замыслу, не на деле) папка писем. Большинство по-русски. Есть отпечатанные на принтере – эти не стал читать: не верю, что они адресованы мертвому, а не живым. Чье-то полусумасшедшее письмо сразу на четырех языках: английском, итальянском, испанском, латыни. Явно мужское: всё сплошь про себя. Женские письма есть хорошие, краткие. Одно: «очень хотела написать Вам и вот не успела». Другое: «перед тем, как отправиться к Вам, долго ходила по дворам вашего дома». Третье: «простите нас».

И уже началось: «здесь были Таня и Коля» (точные имена не помню).

И вдруг немыслимая мерзость – лощеный официальный бланк съезда славистов в Любляне, а на нем: «Дорогой Иосиф Александрович! Мы, участники XIII Международного съезда славистов, приехали сюда, чтобы выразить Подпись: Черткова (и еще какие-то). Дата: 22 августа 2003 – это же вчера! Вспомнил, что на съезде и в самом деле была запись на экскурсию в Венецию – «для тех, у кого есть виза». Рука рванулась выхватить и выбросить к свиньям. Однако же остановился: не мне брать на себя роль судьи по морали, да еще и судебного исполнителя. Разве у меня откуда-нибудь есть право тут распоряжаться? В сущности даже и право это читать сомнительно. Оставил как есть.

Не знаю, что сталось с прежними письмами: их уж ни одного нет.

А в общем-то скоро, наверное, в московском светском разговоре будет общим местом: «А вы уже съездили в Венецию написать записку Бродскому?»

Долго сидел потом у водяной колонки уже у католиков (Бродский-то ведь в секторе acattolici). Тихо безмерно. В тени даже и не жарко. Полоска какой-то душевной тишины и отсутствия страдания. По некоей философии, = счастья. От кладбища почему-то совсем никакого макабра. Впрочем, обставлено здесь всё совершенно сознательно именно как парадиз – буйство цветов, громадные тенистые деревья, простор, кругом великолепные блистающие на солнце дворцы мертвых. Венецианские покойники почиют в не меньшей роскоши и холе, чем армянские. На стелах нередко рядом с именами покойных выбиты имена еще живых, которые уже забронировали здесь себе местечко.

Наконец, всё же встал и отправился к выходу. Но решил пройти не прямо, а через церковный двор. И слышу: экскурсоводша что-то объясняет трем десяткам французов. Молодая, красивая, ярчайшей итальянской внешности, а французский язык – как природный (что у итальянцев крайне редко). Подумал даже: может быть, всё-таки француженка? Но куда там! – руки так и летают, аж вместе с плечами, глаза сверкают. У французских солидных дам от нее, наверно, в глазах рябит и начинается головокружение.