Вильям Смит - Очерки на разных высотах

Наступило утро, погода была отличная, и все вокруг вселяло надежду в успех нашего, вообще-то авантюрного, если не сказать, безумного плана. Но оказалось, что двигаемся мы совсем не так быстро, как бы хотелось, и к середине дня мы только-только вышли на вершинный гребень, где-то на высоте около 7000 метров. Становилось очевидным, что наш оптимистический план явно проваливается. В тот момент вперед вышла двойка Дубинин-Баронов. Они было начали с удвоенной энергией тропить дорогу для группы, но Женя их остановил, когда они проходили через здоровенный снежный нанос: «Все ребята, кончайте, ночуем здесь!» Послышались недоуменные возгласы: «Еще же рано, мы можем успеть…». Но Женя очень быстро все разъяснил: «Да, конечно, время еще есть, но совсем не для хождения наверх в неизвестность, а только для того чтобы вырыть здесь пещеру и спокойно провести ночь под защитой от холода и непогоды».

Неопределенность кончилась и все стало на свои места. Впрочем, не совсем сразу… Копать пещеру на высоте около 7000 м совсем не то, что делать то же самое на высоте 5000 м. Здесь даже у самых здоровых мужиков сил хватало лишь на 15—20 минут копки, а дальше человек просто падал, и лопату перехватывал следующий. И часа не прошло, как начальника вдруг «осенило»: «Слушай, Артурыч, а что, если мы с тобой сейчас отправимся наверх и постараемся дойти до вершины? Пещеру и без нас выкопают, а мы, по крайней мере, вершину „сделаем“, а завтра по нашим следам взойдут и все!». Я был настолько удивлен этим предложением, что даже не нашелся сразу, что возразить. Но стоявший рядом Мика Бонгард просто обомлел: «Жень, да ты в своем уме? Как это так пойти вдвоем без всякой подстраховки! А где мы вас потом искать будем?». Женя как-то пристыженно умолк. Впоследствии он очень не любил вспоминать про этот момент, а бывший с нами тогда Володя Колодин, прошедший суровую школу восхождения на пик Победы, утверждал, что подобные речи — всего лишь свидетельства специфической горной болезни, когда на высоте более 7000 м у человека расстраивается психика и начинают мерещиться всякие странные явления такие, как к примеру — раздвоение личности!

Про то, как мы все-таки выкопали и обустроили наш снежный дом, и как мы потом с утра добрались до вершины, и про те сюрпризы, что нас там ожидали, ранее уже рассказывалось. Но, странным образом, при том я упустил из виду один очень существенный момент. О нем мне сейчас и вспомнилось.

Спуск с вершины протекал легко и без напряжения. Дорога известная, не очень крутая… Вот дошли и до пещеры, но там незачем останавливаться, валим дальше… Но вдруг заминка — идущая первой связка Ткач-Винокуров-Флоринский остановилась — никто не помнит места, где надо уходить с гребня налево на фирновый склон, внизу которого находятся наши палатки. Подходят и остальные и также беспомощно оглядываются по сторонам. Видимо, когда мы шли наверх, драйв был такой мощный, что мы даже не задумались над тем, что хорошо бы обозначить на гребне то место, откуда нам потом надо будет спускаться к палаткам. Элементарный промах, который мог бы нам дорого стоить, если бы погода была хуже и пропала бы видимость. С гребня палаток было не видно, и где их искать на бескрайних просторах склонов огромной горы — было не очень ясно. Поэтому нам пришлось, разделившись по связкам, спускаться наугад с нескольких точек гребня. К счастью, поиск оказался успешным, и, не прошло и получаса, как самый удачливый из нас, Валька Божуков вдруг завопил счастливым голосом: «Парни, все ко мне, вижу палатки!» Еще какой-то час, и вот уж мы дома. Быстро кипятим чаек, наскоро чего-то съедаем и спать. Часа через два подъем, надо уходить, погода портится, все затягивается туманом. Напоследок я взглянул наверх и ужаснулся — если бы этот туман накрыл склон два часа назад, то мы ни за что не нашли бы дороги к палаткам. Только эти два часа и отделяли нас от роковой черты «невозврата». Вот тут-то и можно было до конца осознать, насколько авантюрным и непродуманным было наше решение идти на вершину налегке. Нам просто повезло, что, в конце концов, обстоятельства сложились благоприятным для нас образом. Но, как известно, победителей не судят, а зря — ведь было бы крайне полезно трезво проанализировать все наши действия в те критические моменты. Могло бы уберечь от повторения ошибок в дальнейшем!?

Золотые медали, которыми нас наградили за восхождение, конечно, не могли не льстить нашему тщеславию. Но в нашем достижении было еще нечто парадоксальное — оказалось, что мы были последними на пике Сталина. Абсолютный рекорд, который никто не в силах побить! Судьба пика Сталина оказалась печальной — сначала он стал пиком 7495 м (так было написано в наших справках), потом его переименовали в пик Коммунизма, а несколько позднее, (когда выяснилось, что с коммунизмом ничего не выходит, даже в отдаленной перспективе) он стал пиком Исмоила Сомони, таджикского поэта и философа, к сожалению, мало известного за пределами Таджикистана. При этом пик Сталина автоматически утратил имперский статус высочайшей вершины страны, ибо перестала существовать сама страна — СССР. Пик этот остался высочайшей вершиной, но всего лишь Таджикистана. Вот так, на наших глазах свершился извечный приговор латинян: Sic transit gloria mundi! (Так проходит мирская слава!). Кстати, а что сейчас есть самая высокая вершина России — неужели Эльбрус с его высотой 5642 м? Смешно-с, дамы и господа! Так и хочется организовать патриотическую акцию — «За возврат России пика Сталина, исконной русской территории!».

После экспедиции на пик Сталина нам было заявлено в Федерации альпинизма примерно следующее: «Хватит с вас экспедиций в далекие края. Следующую пару лет извольте отработать, как „все приличные люди“, инструкторами в альплагерях Кавказа». Так оно и получилось и вообще-то инструкторить было тоже интересно, особенно, если в лагерь приезжает сразу 5—7 человек своих. Однако же все это время нас не покидали мысли при первой возможности снова отправиться в очередное путешествие, в какой-нибудь малоизученный район, на этот раз на Тянь-Шань.

Сделать окончательный выбор нам помог случай. Поздней осенью 62 г я оказался в Алма-Ате на конференции по органической химии и там случайно повстречался с Сарымом Кудериным, одним из сильнейших альпинистов из команды Льва Мышляева. Он хорошо знал горы Тянь-Шаня и, когда я поделился с ним нашими планами, он категорически отсоветовал идти на Победу: «Гора страхолюдная, у нее даже вид зловещий. Там почти всегда непогода и крайне холодно. Очень лавиноопасно почти всюду. И трупов там не похороненных — не счесть. К тому же гора эта не слишком интересна для восхождения — в основном там предстоит тяжелая снежно-ледовая работа. То ли дело — Хан. С Юга он вполне освоен, а вот с Севера его вообще мало кто видел». И со словами: «Вот, можешь полюбоваться» — он протянул мне фотографию Хана, сделанную с перевала Пролетарской печати одной из предвоенных экспедиций. Фото было не очень четким, но на нем был запечатлен вид «лица» грандиозной вершины в форме почти равнобедренного треугольника. Угадывалось, что пирамида двуцветная: нижняя ее часть сложена из черных пород, верхняя, начиная с 6000 м — из более светлых, типа мраморов. Должен сказать, что не очень много есть у нас вершин, что имеют столь красивые очертания, — пожалуй, только Ушба может по этой части конкурировать с Ханом.