Вольфганг Акунов - Война за пряности. Жизнь и деяния Афонсу Албукерки, рыцаря Ордена Сантьягу

Однако в этом году задержка с уходом Албукерки в очередное плавание оказалась весьма благотворной для португальских владений в Индии. Слишком многое там требовало его внимания, и слишком много чиновников нуждались в его строгом контроле.

Воспользовавшись пребыванием Албукерки, Антониу ди Реал, комендант Кочина, в сговоре с тамошним фактором Морену и писарем Диогу Феррейрой учредили собственное — нелегальное, но весьма доходное — коммерческое предприятие. Учредительным капиталом послужили государственные средства и казенные товарные склады. Феррейра регулярно выезжал в индийскую «глубинку», где скупал по дешевке пряности — главным образом перец, после чего перепродавал его своей собственной, португальской фактории в Гоа (разумеется, с жирным наваром). Но с возвращением Албукерки этой частной коммерческой инициативе был разом положен конец. Дело не ограничилось заключением «деловых партнеров» под стражу, с дальнейшей передачей дела в суд. Дом Афонсу оставил молодого Норонью своим представителем в Кочине, с целью недопущения впредь подобных случаев незаконного обогащения за счет государства и в ущерб королевской казне. Вор должен сидеть в тюрьме!

На подготовку второй экспедиции в Аденский залив ушло немало времени и сил, поскольку требовалось не только привести в порядок и заново оснастить армаду, но и снабдить ее всякого рода военным имуществом и материалами оборонительного и наступательного предназначения. В Гоа неустанно изготавливали штурмовые лестницы (на этот раз — особо длинные и прочные, чтобы не допустить трагедии, сорвавший взятие Адена в прошлый раз), пополняли запасы пороха, ядер и пуль, проверяли исправность арбалетов, пушек, аркебуз, древкового и клинкового оружия, в большом количестве сушили сухари — «двойной закалки» (чтоб они дольше не портились). Как обычно, губернатор Индии уделял особое внимание боевой выучке своих «чудо-богатырей». Несмотря на свою постоянную занятость, дом Афонсу всегда выкраивал время лично понаблюдать за муштровкой своих пикинеров, неустанно отрабатывавших копейные приемы, и за огневой подготовкой своих аркебузиров. По воскресеньям с утра проводились первенства по стрельбе (причем лучшие стрелки получали в награду золотой крусаду из рук самого губернатора), а после обеда — конные тренировки в поле за стенами города. Готовясь к будущим боям с вражеской конницей, кавалеристы Албукерки учились ездить в «мавританских» седлах и возвращались в город только с наступленьем темноты, при свете факелов.

Не меньшее внимание уделял дом Афонсу также строевой подготовке пехотинцев своих «орденанс». Дабы убедить всех и каждого в том, что обучение солдатскому строю и непривычная для гордых своей индивидуальной доблестью фидалгу полевая служба не есть «бессмысленная муштра», генерал-капитан дважды в месяц, вскинув пику на плечо, сам становился в общий строй и маршировал на плацу вместе со всеми. По возвращении «орденанс» с учений на квартиры, капралы собирали пики, пересчитывали их и вешали каждую на предназначенный специально для нее колышек, вбитый в стену оружейной комнаты. Таков был приказ Албукерки, вызвавший поначалу всеобщее изумление.

Чтобы продемонстрировать послу владыки Виджаянагара мощь и — самое главное — многочисленность португальской рати, и сделать его податливее на переговорах, дом Афонсу использовал свои «орденансы». Когда посол, после аудиенции у губернатора Индии, отправился в дом, отведенный ему в Гоа (верхом или в носилках-паланкине, нам — увы! — неведомо), он вдруг увидел приближающийся отряд португальских пехотинцев, и решил уступить им дорогу. Однако ему пришлось прождать на обочине не меньше двух часов, а пехотинцы Албукерки все шли да шли мимо него стройными, нескончаемыми рядами, шагая ровно в ногу. Поначалу послу вздумалось их всех пересчитать, но настал момент, когда он, насчитав много тысяч португальских пикинеров, сбился со счету (вероятно, не обратив внимания на внешнее сходство марширующих солдат — ведь для азиатов все европейцы «на одно лицо», как, впрочем, и наоборот!).

«Такие марши наши пехотинцы совершают ежедневно, чтобы всегда оставаться в форме» — объяснил подавленному многочисленностью пехоты губернатора послу комендант крепости Гоа. Но он не сообщил индийскому дипломату, что отнюдь не каждый день его пехота входит строевым шагом в Гоа через одни ворота, проходит через весь город, выходит из него через другие ворота, а затем бежит как можно быстрее, но при этом — не теряя строя, вдоль городской стены снаружи, чтобы опять войти в город через первые ворота, многократно повторяя эту стратегему…

Резиденция губернатора португальской Индии располагалась во дворце, принадлежавшем прежде самому Сабажу, переселившемуся в лучший мир отцу и предшественнику Идалкана. В его огромном пиршественном зале Албукерки трапезовал в компании своих фидалгу и четырехсот «с гаком» португальцев «из простых». Трапезы редко обходились без развлечений, ибо на большой дворцовой площади, хорошо видной из трапезной, всегда что-нибудь да происходило. То там происходили учения туземных войск, сопровождаемые звуками их своеобразных музыкальных инструментов. То маршировали двадцать четыре казенных слона, разом поднимавшие, по знаку своих «махаутов»-погонщиков, свои хоботы в знак приветствия. То стройные танцовщицы и акробатки демонстрировали публике свое искусство. В общем, всех представавших взорам дома Афонсу и его сотрапезников чудес было «ни в сказке сказать, ни пером описать».

Хотя в Гоа постоянно дислоцировалось много солдат (среди которых было много драчунов и грубиянов), они ходили у дома Афонсу по струнке. Не было ни насилий над женщинами, ни драк, ни скандалов, ни иных нарушений общественного порядка. Весьма немногочисленных неисправимых забияк, которых было не пронять разумным словом, денежным штрафом или иными наказаниями, Албукерки высылал из Гоа в Португалию, держа всех прочих под столь неусыпным контролем, что профос, если верить хронистам, страдал от безделья — некого было ни сечь, ни забивать в колодки. Из игр были разрешены только шашки и шахматы, кости же и иные азартные игры находились под строгим запретом. «Азартные игры — погибель для мужчин, подобно тому, как алчность — погибель для женщин» — считал губернатор (видимо, не склонный осуждать алчность в мужчинах). Порицанию со стороны начальство подвергались даже любители крепкого словца. Сам Албукерки подавал своим подчиненным пример воздержанности на язык, хотя был из тех, кто, как говорят, за словом в карман не полезет (однако никогда не был замечен в сквернословии или, тем паче, в богохульстве).