Бенгт Даниельссон - Бумеранг

Наш фургон нуждался в кое-каком ремонте, поэтому мы сдали его в мастерскую в Перте, надеясь воспользоваться каким-нибудь из отелей, которые нам рекомендовали в туристском бюро. Едва остались позади последние коттеджи Перта, как машина рванулась вперед, словно спущенная со сворки борзая. Мы очутились среди безбрежных полей и пастбищ; изредка встречались города. Красочная брошюра, которой меня снабдили в туристском бюро, очень подробно описывала населенные пункты. Непонятно зачем: они были похожи один на другой и на все остальные примитивные городишки, виденные мной в восточных штатах и в Южной Австралии.

Обычно такой городок состоит из отеля, молитвенного дома, банка, автомастерской, кафе, кегельбана и десятка коттеджей. Большинство покупателей и клиентов живут разбросанно в округе. Все строения стоят вдоль единственной улицы, а вернее — посыпанной гравием проезжей дороги. Лавки размещены в одноэтажных деревянных зданиях с навесами над фасадом для защиты от солнца. Коттеджи, банк и молитвенный дом сколочены из досок и крыты железом. Только одно строение претендует на большую роскошь — отель с кафельными стенами и затейливыми чугунными решетками балконов. В действительности эти отели не что иное, как пивные, вроде тех, с которыми я познакомился в Сиднее. Откуда столь пышное название? Очень просто: власти, борясь с недостатком гостиничных номеров, выдают разрешение на продажу напитков лишь тем кабатчикам, которые обязуются одновременно держать гостиницу. Но этим проблема не решена: большинство владельцев пивных совершенно запустили свои гостиничные пристройки и всячески отпугивают постояльцев. Доход от отеля все равно не идет ни в какое сравнение с выручкой от продажи пива. Вот почему номера выглядят очень жалко, всю мебель, как правило, составляют продавленная кровать, комод с кувшином и тазом, дешевый стул. Под потолком висит голая лампочка. Где-нибудь в конце коридора находится общий туалет и душевая, обслуживающего персонала нет. Если нужно такси — ищите сами; женщина с тяжелым багажом вынуждена уповать на помощь какого-нибудь мускулистого постояльца. К тому же часто в номере стоит несколько кроватей, и постояльцу нельзя рассчитывать на спокойное существование, потому что хозяин в любой момент способен без предупреждения вселить к нему новых клиентов.

Если число жителей превышает тысячу, в городке непременно найдется еще ипподром, кинотеатр, площадка для игры в крокет (любимое занятие пожилых дам) и памятник: заржавленная фигура солдата, или крест, или улыбающаяся богиня победы на каменном цоколе с перечнем воинов, павших в бурской и двух мировых войнах. Жилые дома такие же, как в самых маленьких городишках; разница только количественная, здесь больше улиц, и они длиннее. Унылое впечатление подчеркивается расположенными на видном месте кладбищами без единого дерева. На могилах — цементная плита или крест; ни цветов, ни дерна нет. Конечно, кладбища предназначены скорее для мертвых, чем для живых. И все-таки их запущенный вид не может не огорчать.

…Дорога вступила в густой лес, населенные пункты стали еще реже. Лес состоял из эвкалиптов, но здесь их для разнообразия называли карри и джарра. Мы остановились у могучего дерева и, взявшись за руки, вчетвером еле-еле смогли обхватить его. Прямой голый внизу ствол оставляет много места для пышного подлеска, ветви которого нависают над дорогой. Мы ехали под двойным зеленым сводом, было сумеречно и сыро, как в туннеле. Казалось, вот-вот появятся между деревьями тролли, гномы и эльфы… Но тут я вспомнил, что эти нежные создания не перенесли долгого плавания из Англии. (Кроме шуток: переселенцы оставили на родине все сказки и народные предания.) Лишь иногда в просвет сверху проглядывало небо — там, где погибли «окольцованные» деревья. Сдирание колец коры — обычный в Австралии способ сводить лес для расчистки пастбища. Таким образом поселенец освобождается от необходимости заниматься валкой, но эти мертвые леса-привидения никак не назовешь красивыми. Кое-где встречались блокгаузы, вроде тех, которые в прошлом веке строили американские пионеры «дикого запада». По соседству с блокгаузами можно было увидеть полуголых чумазых мужчин, занятых палом.

Под вечер нам посреди дремучего леса встретился городок. Стуча зубами в сыром, холодном воздухе, мы подхватили свой багаж и ринулись в отель. Туристское бюро сулило нам здесь все удобства, но отопление отсутствовало; и в номерах был страшный холод. Утром, когда мы проснулись, можно было видеть пар от собственного дыхания, а вода в тазах умывальной комнаты, расположенной в деревянном сарайчике, подернулась ледком. Осень только начиналась, и на мой вопрос владелец гостиницы честно ответил, что зимой без второго одеяла вообще не уснешь. Однако он не считал нужным установить отопление. И постояльцы не жаловались, лишний раз подтверждая своим поведением, что австралийцы народ закаленный и выносливый. Я увидел даже двух бодрячков, которые принимали холодный душ в умывальной!

Неподалеку от того места, где мы провели нашу первую леденящую ночь в эвкалиптовых лесах, в начале двадцатых годов учредили резервацию Керролап, которая с самого начала была призвана играть роль «человеческой свалки». Туда отправляли без разбору всех «цветных», от которых хотели избавиться, будь то просто неудачники или преступники-рецидивисты, подкидыши или беспомощные старики, сумасшедшие или проститутки, больные или отупевшие алкоголики и даже семьи, признанные «опасными для санитарного состояния» районов, населенных белыми. Их дальнейшая судьба никого не заботила, попасть в Керролап было все равно, что оказаться заживо похороненным. Честно говоря, было бы милосерднее просто застрелить несчастных людей, однако так далеко власти не решались пойти.

Нетрудно представить себе, как складывалась жизнь в такой резервации. (Или, быть может, для этого как раз нужно очень яркое воображение?..) Драки, избиения, пьянки были в порядке дня, быстро распространялись самые худшие болезни и пороки. Ничто не предпринималось для предоставления работы или обучения трудоспособных. Семей не было, никто не вступал в брак, однако на свет появлялось множество детей, которые были всецело предоставлены самим себе и воспитывались на примерах повседневного произвола. Как обычно, выдавали муку, сахар, чай. Жильем служили каменные постройки с пустыми комнатами без света и отопления, куда детей и взрослых запирали в пять часов дня до следующего утра. Немногочисленная охрана считала своих подопечных лживыми, наглыми, коварными и обращалась с ними соответственно.

Двадцать лет спустя после учреждения резервации Керролап пертское Управление по делам аборигенов вдруг решило, что тамошним детям, пожалуй, нужна школа. Послали туда ничего не подозревающую учительницу. Она, разумеется, тотчас сбежала из резервации обратно в Перт, и чиновники оставили мысли о реформах. Но тут вдруг на сцену выступил пожилой учитель Ноэль Уайт. Он вызвался заняться обучением керролапских детей. Как и Маклеод, Уайт много лет и не предполагал, что существует проблема аборигенов. Случайная встреча с бежавшей учительницей открыла ему глаза и побудила принять смелое решение.