Бенгт Даниельссон - Бумеранг

— Что за безобразие! — воскликнул он. — Я заказал место два месяца назад, и на вокзале в Аделаиде мне сказали, что надо быть здесь в половине второго.

Несколько голосов из очереди поддержали его. Мы со времени прибытия в Австралию впервые увидели иностранную машину (к тому же с нью-йоркским номерным знаком) и сразу прониклись сочувствием к владельцу. Объяснили, что и как, и он вместе с еще двумя пострадавшими помчался на станцию. Любопытство заставило меня присоединиться к ним. Теперь кассир сидел за загородочкой в станционном здании и чистил ногти. С недоумевающим видом выслушал американца и ответил:

— Ах вот что, машину не погрузили. Да вы не волнуйтесь, оставьте ее у переезда, я позабочусь, чтобы она была отправлена в следующий четверг.

Американца такой ответ, естественно, не устроил, и он, выкрикивая страшные угрозы, помчался на почту слать телеграммы своему правительству и посольству. Его австралийские товарищи по несчастью пожали плечами и сдали кассиру ключи от своих машин. Они явно привыкли к таким злоключениям. Возражали только две семьи, которых даже не оказалось в списке пассажиров. Но кассир напомнил им, что можно завтра улететь самолетом в Алис-Спрингс, если не хочется ждать в Куорне, и они безропотно ретировались.

Время шло, поезд не показывался. Железнодорожные служащие ничего не знали, они успели к этому времени захмелеть. Осень, смеркалось рано, к вечеру стало холодновато. Зала ожидания не было, скамеек тоже, поэтому мы пошли к товарному составу и забрались в свой фургон. Странное совпадение: одновременно вернулся Боб, неся охапку сучьев. Я решил, что он сейчас разожжет костер для озябших пассажиров, и с любопытством следил в окошко. Но Боб прошел вдоль состава и положил по четыре сука на каждую платформу. Потом принес откуда-то веревки и тоже положил по четыре штуки на платформу. После этого вернулся в голову состава, сложенной вдвое веревкой захватил переднюю ось первой машины, зацепил петлей крюк под платформой и с помощью сука стал затягивать веревку. За два часа он таким способом привязал десять машин, оставалось двадцать три. Было совсем темно, и, опасаясь, что платформы простоят до следующего четверга, если Боб не управится вовремя, я вышел из фургона и предложил свою помощь. Но Боб явно понял мои эгоистические мотивы. Он заверил меня, что отлично справится сам и вообще спешить некуда, потому что поезд всегда опаздывает на несколько часов.

— Ну, слава богу, — облегченно сказал я. — А когда все-таки он будет здесь?

— Да часов около шести.

Я смиренно возразил Бобу, что уже семь. Он бодро ответил:

— Значит, придет в восемь.

И почти угадал: ровно в девять к станции в облаке дыма и пара подкатил поезд. Семь спальных вагонов первого класса, ресторан и в самом конце общий вагон, который мало чем отличался от товарного и был битком набит пассажирами. Зато спальные вагоны почти могли сравниться с нашим европейским третьим классом. Только мы отыскали свои полки (проводник почему-то не показывался), как поезд без всяких предупреждений дернулся и пошел. Множество пассажиров/ которые блуждали во мраке, держа в руках багаж и детей, стали прыгать на ходу. Это было очень не просто: перрон отсутствовал, а первая ступенька находилась в метре над землей. Отойдя на несколько сот метров, машинист дал задний ход, чтобы забрать грузовые платформы.

Уже к половине одиннадцатого сцепка была закончена, и поезд, по-прежнему без сигналов, вдруг рванулся на север. Не скажу, что колеса были квадратные, это было бы небольшим преувеличением, но уж, во всяком случае, восьмиугольные, судя по страшной тряске. Это еще куда ни шло, но вагоны почему-то кренились, точно корабль в шторм, и пассажиры то и дело шлепались на пол. Пожилой человек, которого вместе со мной швырнуло в угол прохода, объяснил мне, в чем дело: вагоны рассчитаны на нормальную колею, а колеса — на узкую. Я поблагодарил за разъяснение и снова закувыркался.

Было уже поздно, и мы решили ложиться спать. Мария-Тереза и Маруиа заняли свое купе, я пошел в соседнее, где одна полка почему-то оставалась свободной. Усталость взяла свое, и через часок я, несмотря на грохот и тряску, задремал.

Среди ночи я проснулся оттого, что кто-то вошел в купе и зажег свет. Это был плечистый мужчина в синем комбинезоне. Сбросив привычным движением ботинки, он, одетый, растянулся на нижней полке и спросил:

— Эй, сосед, спите?

Я заверил его, что не сплю.

— Слава богу, — обрадовался он. — А ведь я и на этот раз с ней справился. Выпьем по этому случаю?

Мы стали пить теплое виски из грязных стаканов, а я ломал себе голову: с кем из пассажирок он справился и каким образом? Но тут выяснилось, что «она» всего-навсего машина (паровоз), а мой спутник (его звали Генри) по специальности ремонтник. После выхода из Аделаиды он уже дважды чинил паровоз, и похоже было, что ему предстоит еще не раз показать свое искусство в ближайшие дни.

— Не понимаю, чего они не заведут новых паровозов, — сказал Генри. — Это же в конечном счете дешевле, чем все время возить ремонтников. За сверхурочные мне платят вдвойне, работа хорошая, но все-таки уйду я скоро отсюда, теперь не то стало. Прежде машинист, как увидит диких индеек, кенгуру или какую-нибудь другую дичь, останавливает поезд, все пассажиры хватают свои ружья и идут на охоту. Любой мог пройти на паровоз и попробовать вести его. Все знали друг друга, отношения были самые простые. А теперь вот всякие новые моды завели, за эффективностью гонятся, все спешат, требуют, чтобы соблюдали расписание.