Фрэнк Шрейдер - Ля Тортуга. От Аляски до Огненной Земли

— А, здравствуйте. Где же «Черепаха»? — спросил посол.

— Стоит в нескольких кварталах отсюда, — ответила Элен.

— Это совсем не место для такой необыкновенной машины. Почему вы не подплыли на ней прямо к двери?

И вот, в то время как роскошные «кадиллаки» высаживали своих важных пассажиров у входа и отъезжали в поисках места, я с важным видом провел свою неуклюжую «Черепаху» через величественные решетчатые железные ворота и по указанию посла поставил ее у самых дверей.

В Боготе мы узнали, что приемы бывают двух видов: стоячие и сидячие. В День независимости был назначен первый: по элегантному и с большим вкусом обставленному особняку бродили почти все тысяча пятьсот американских граждан — жителей Боготы. Нас представляли всем как «супругов с джина-амфибии». Невозможно было поверить, что элегантная Элен в туалете из зеленого муара способна всем телом повисать на ручке лебедки или наравне со мной трудиться с лопатой на дороге. Когда она отвечала на обычные вопросы, у нее был такой вид, точно пальма, стоящая в горшке в вестибюле, — единственное, что она когда-либо видела из всей флоры джунглей, и будто на ее долю никогда не выпадало ничего труднее, чем выловить маслину из коктейля. Пухлая дама в собольей накидке нарочито небрежно расспрашивала ее:

— Вы, конечно, остановились в отеле «Текуэндама», моя милая? Какую интересную поездку вы затеяли! Вы, кажется, только что приехали из Панамы? Я просто обожаю путешествовать. Скажите, милочка, там по дороге есть приличные отели?

И, стряхнув пепел с длинной сигареты в мундштуке, дама продолжала, не дожидаясь ответа:

— Может быть, это нескромный вопрос, но как вы устраиваетесь со стиркой? Эти горничные невероятно портят белье!

Элен медленно потягивала свой мартини.

— Это меня ничуть не затрудняло, — ответила она наконец. — Я просто выколачивала белье о скалу, как это делают индеанки.

Наступило молчание. Дама в изумлении отшатнулась, потом рассмеялась угодливым смешком.

— Какая прелесть. У вас удивительное чувство юмора, милочка!

В Медельине мы попытались продать наш подвесной мотор, но безуспешно. Там нам посоветовали сделать это в Богота, но тут в свою очередь порекомендовали обратиться к некоему человеку в Кали — нашему следующему пункту в Колумбии.

После целой недели приемов и светской жизни в Боготе обычная наша жизнь на колесах показалась нам чуть ли не отдыхом. Мы двинулись по Панамериканской магистрали по направлению к Тихому океану, и горная дорога в Кали была такой же мучительной, как и весь путь из Турбо. По обеим сторонам зияли пропасти, дорогу окутывал туман, а водители — колумбийцы, встречавшиеся нам на пути, были не более вежливы и внимательны, чем толпа в метро в часы пик.

В тех местах, где многочисленные цепи Северных Анд делят Колумбию на три, а иногда и четыре части, дороги все крутые, узкие и извилистые, с внезапными подъемами в несколько тысяч футов и спускали более чем в двенадцать тысяч. Подъемы «Черепаха» начинала храбро, но быстро теряла скорость, что было очень кстати, ибо почти на каждом повороте дороги мы рисковали налететь на грузовик или автобус, идущий совсем не по той стороне, где ему положено. Впрочем, не всегда: порой он шел по самой середине шоссе. Здесь признают только две скорости: на всю железку или нулевую. Из-за бесчисленных поломок обычное положение — это последнее, причем, где поломка застанет машину, там она и стоит как вкопанная. Но в остальном водители необычайно заботливы: что бы ни случилось с одним, все тут же останавливаются, наперебой дают советы и устраивают пробку длиной в несколько миль.

Мы въехали в Кали по главному шоссе — широкому проспекту, по одну сторону которого тянулся свежий зеленый парк и текла река, по другую — однообразие современной архитектуры нарушал старый собор. Кали лежит много ниже Боготы. Здесь жарко, и на улицах мелькают ситцевые платья и спортивные рубашки. Но когда мы попытались укрыться от жары в ресторанчике с кондиционированным воздухом, выяснилось, что и здесь соблюдаются формальности в отношении одежды. Это был приятный ресторан, обставленный в стиле старых испанских трактиров, с панелями из темного полированного дерева и голубой фарфоровой посудой. Из решетчатых окон открывался прекрасный вид на улицу, но, когда мы уселись за столик у окна, официант вежливо, но твердо указал на объявление на стене: «Джентльмены без галстука и не во фраке в зал не допускаются».

— Но раз уж вы путешественники, — смягчился он, — мы сделаем для вас исключение. Пожалуйста, сядьте вот сюда.

Чувствуя себя бедными родственниками, мы съели свой обед за ширмой из тисненой кожи, отгораживавшей нас от «прилично» одетых посетителей.

— С волками жить…— сказала Элен.

— Конечно, или уж терпеть все последствия, — закончил я.

После обеда мы отправились к нашему предполагаемому покупателю, но оказалось, что он уже купил мотор.

— Не горюйте, в Эквадоре вы получите за него больше, — утешал он нас.

Наше финансовое положение в ту пору было не очень критическим, но покупка этого мотора, ремонт и другие расходы в Панаме оставили нас без всякого запаса «на черный день».

Мы совсем уже собрались выехать из Кали, как вдруг подъехало несколько грузовиков и на дорогу высыпал целый отряд вооруженных до зубов солдат. Все движение было остановлено на два часа, ибо на улицах начался настоящий военный парад. Сначала шла кавалерия; лошади высоко держали головы, а у всадников в руках были золоченые деревянные пики с развевающимися на них знаменами. Потом шагал оркестр, за ним пехота, эскадрон джипов и полицейские — каждый с пистолетом и сумкой, наполненной гранатами со слезоточивым газом величиной с пушечные ядра. Шествие замыкала добровольная милиция, причем молодежь энергично отбивала шаг, а пожилые изо всех сил старались не отставать, хотя пот градом катился по их лицам. Я спросил одного из толпы зевак, что это такое.

— Двадцатого июля — День независимости, и президент приезжает в Кали с визитом, — сказал он гордо.

— Но сегодня только восемнадцатое, зачем же этот парад?

— Это просто репетиция, — вполне логично объяснил он.

Мы вернулись к «Черепахе» и увидели вокруг нее толпу, которая разглядывала ее, как лилипуты Гулливера.

Я протиснулся к машине и услышал, как одна из женщин, вероятно наблюдательнее других, сказала мужу:

— Знаешь, это похоже на лодку.

— Какие глупости! — отмахнулся тот. — Это просто автомобиль новейшей конструкции.

Маленький мальчик, затаив дыхание, спросил:

— Скажите, вы из цирка?

В Кали постоянно приезжал Королевский цирк Дунбара. Я вспомнил ребенка в Мексике, который вытаращил глаза на «Черепаху» и спросил меня: «А она летает?» — и был ужасно разочарован, когда я сказал, что нет. Большинство зевак с воодушевлением дразнило бедную Дину, которую их мяуканье и лай загнали в самый дальний угол кузова. «Черепаху» осматривали на совесть: ее лягали ногами, испытывая крепость покрышек, стучали кулаками по корпусу и пробовали, не спустятся ли окна. Кое-кто пытался даже поднять машину, а двое других открывали капот. Некоторые особенно музыкальные зеваки обнаружили, что канистры с бензином издают неодинаковый звук, если по ним хорошенько постучать, и, будучи в праздничном настроении, сосредоточенно пытались сыграть на них нечто отдаленно напоминавшее колумбийский национальный гимн. Но тут кто-то обнаружил гребной винт, и тогда раздался торжествующий крик. Теперь все было ясно. Это и в самом деле лодка. Считая недопустимым, чтобы в лодке была дыра, какой-то заботливый хозяин принялся затыкать отверстие трюмной помпы. Позднее я убедился, что не ему одному пришла в голову эта мысль. Когда я стал ремонтировать помпу, я вынул из нее мраморный шарик, три пыжа из резины, бесчисленное множество пробок от бутылок, носовой платок и даже одно колумбийское песо. К сожалению, в то время мы уже выехали из Колумбии и истратить это песо нам не удалось.