Джузеппе Туччи - Святые и разбойники неизведанного Тибета. Дневник экспедиции в Западный Тибет

Было бы преувеличением сказать, что гомпа Сералунга [25] На карте: Sar lung, написание, которое я нашел в некоторых, впрочем, не древних рукописях – Srin rva lung; в старом путеводителе кагьюпа стоит Se ba lung, то есть «долина роз». Дикая роза растет в Тибете также и на больших высотах. украшает Манасаровар. Он находится в одной из небольших долин, далеко от берегов озера, и чтобы добраться до него, необходимы постоянные подъемы и спуски по холмам и гребням, чередующимся с унылым однообразием. Это самый восточный из всех монастырей региона. Большое здание, вокруг которого столпились в странном беспорядке каменные домишки и лачуги. В отличие от посещенных ранее монастырей, монахов здесь гораздо больше. Дикие и неухоженные лица смотрят на нас с удивлением и подозрением: очевидно, что в этих местах никогда не видели европейцев. Однако стоит мне начать говорить на их языке, как я уже испытываю трудности, пытаясь не допустить того, чтобы они вошли в мою палатку, начали трогать с любопытством мои вещи, в особенности же, чтобы они не приближались к моей походной кровати и не оставили бы там некоего чесоточного «воспоминания» на память о своем энтузиазме.

Монастырь принадлежит секте дигумпа, одной из многих школ, на которые разделились кагьюпа, последователи Миларепы. Здесь нет ничего интересного: книг мало, монахи невежественны. И в этом монастыре есть свой воплощенец, по имени Кончок Стенцин (dKon mchog bstan cadsin), но сейчас он путешествует, посещая другие свои монастыри.

Для каждой часовни, которую мне показывают, жертвую, по своему обыкновению, одну рупию на священную лампаду. Действительно, паломники, как только они допущены к посещению храма, должны возжечь так называемую марме или чоме, то есть лампаду, пожертвовав сумму, соответствующую их экономическим возможностям, хранителю святилища. Он принимает деньги и зажигает одну из лампад, которые почти всегда стоят в ряд на алтарях. Эти лампады сделаны из меди, латуни или серебра, чаще всего в форме кубка, и заполнены сливочным маслом, в которое воткнут фитиль.

Монахи Сералунга не привыкли к столь щедрым пилигримам и, забыв обо всякой щепетильности, оставив какое бы то ни было недоверие, насели на меня, проведя по всем часовням и приделам, реальным и вымышленным, увлекая чуть ли не силой ко всем алтарям. Визит, без сомнения, недешев, однако лишь только таким путем завоевывается доверие этих подозрительных людей и можно быть допущенным к тайнам их душ и религии.

Два дня продолжалась буря; муссоны перевалили через гряду Гималаев и обрушились ливнями, сделавшими переходы трудными и опасными, как например во время нашей переправы вброд через Брагчу [26] В вышеупомянутом путеводителе также отмечено Brag chu. , крупную речку, впадающую в озеро. Кайлас, которым несколько дней тому назад мы любовались в сиянии света, скрыт за серой завесой грозовых облаков; к югу, почти напротив него, непрекращающийся рокот грома отражается в ущельях Гурла Мандхаты. Озеро взволновалось, яростно обрушивая на песчаные берега свои волны. Вчера ливень шел с такой мощью, что мы не смогли добраться до монастыря Ньерго [27]: поздно вечером мы расположились на берегу озера в урочище, которое пастухи называют Нимабенди. На юго-восток – долина Брагчу змеится травяной полосой, огибающей прихотливые извивы Гурлы.

Сегодня утром менее чем за два часа добираемся до монастыря Ньерго – это маленький, низенький гомпа, без монахов, вверенный попечению старенького хранителя, который демонстрирует нам с любезной учтивостью все часовни, оставленные под его присмотром. В центре главного святилища нахожу изображение Падмасамбхавы вместе с его двумя женами – Мандаравой и Ешегьяцо (Yfe ses rgya mtsho), а на алтаре – великолепное, покрытое позолотой бронзовое изображение Хеваджры в мистическом соитии со своей божественной энергией. Как я уже писал в других своих сочинениях, подобное соитие не заключают в себе ничего непристойного: перед нами символы, призванные передать полноту блаженства высшей сущности, являющейся неразрывным синтезом силы и действия, представленных соответственно богиней и богом. Их соединение выражает собой вселенную в целом, в ее бытии и становлении.

Эта скульптура – непальской работы и, видимо, была отлита не позднее XV века. Она является одним из самых выдающихся произведений искусства, встреченных мною до сих пор в монастырях Пуранга. Не менее интересны некоторые терракотовые скульптуры (tsha sku), которые изображают с большой реалистической убедительностью великих подвижников и учителей секты. После внимательного осмотра этого небольшого, но интересного монастыря сакьяпа продолжаем наш путь по направлению к Труго – наиболее известному месту и монастырю Манасаровара. Такое название означает в своем самом распространенном написании «врата купальни» [28] Пишется Khrus sgo, однако в другом написании, очевидно, ошибочном, – Khrus mgo, что означает «место, где моют голову». Та же этимология была дана мне Нандарамом; однако слоги sgo и mgo с легкостью заменяют друг друга в тибетском языке. Древние рукописи, в том числе и бонпоские, дают написание Khrus sgo. У некоторых авторов встречается ошибочное Thokar. . Это говорит о том, что здесь должны были совершать, по самой древней традиции, первые омовения в священных водах. Двумя путями воздается почитание озеру Брахмы: погружением в его воды и обходом его по часовой стрелке; воздаяние, которое проистекает из этих действий, приводит в рай Брахмы, так как, по хорошо известному принципу индуистской и буддийской религиозной психологии, каждый присоединяется к тому духовному плану, к которому он устремился со всей искренностью своей веры.

Сейчас здесь остался лишь монастырь, рядом с ним появилось небольшое селение: пять-шесть сложенных из камней домиков, в которых живут в зловонном общежитии люди и скот. Всё население бедно и состоит из мелких торговцев, паломников и попрошаек, пребывающих в нищете и убожестве.

В двух-трех домах вблизи от монастыря возник один из многочисленных скромных базаров, которые Нандарам открывает летом на караванных путях и в местах паломничества. Везде вокруг разбросаны шатры пастухов, торговцев и пилигримов – людей, стекающихся со всех концов Тибета, но в особенности из Кама, то есть восточной провинции, у самой границы с Китаем, поставляющей, похоже, наибольшее число кочевников и нищих.

Известия о разбойниках, дошедшие до нас в Бунти и подтвержденные затем в Сералунге, становятся всё более конкретными. Они задержали и ограбили некоторых наших караванщиков, выпасавших в долине яков; завтра грабители должны спуститься в деревню. Главарь банды гордится своим княжеским происхождением. Возможная встреча с разбойниками Кайласа, о которых мы столь наслышаны, увлекает нас. Пустыня утомляет своим монотонным однообразием и молчанием; после пастухов и лам увидим, наконец, другую категорию людей. Нандарам опасается за свои товары на базаре; слуги-кашмирцы напускают на себя смелость, однако заметно нервничают. Кочевники прячут в монастырях свое наиболее ценное имущество, ячмень и шерсть. Грабители уважают монастыри, хотя, возможно, здесь больше страха, чем уважения. Ужас перед неведомыми и прославленными силами лам и колдунов велик: лучше не вступать в состязание с невидимым миром. Один чиновник, являющийся представителем самого губернатора Пуранга, предусмотрительно ретируется за стены монастыря. Мы остаемся в лагере, принимая в то же время меры предосторожности. У нас четыре пистолета и карабин с крупнокалиберными патронами. Великолепный чехол из красной ткани скрывает, словно какое-то особое оружие, старое фитильное ружье. Необходимо произвести впечатление. К тому же, при том что у нас нет недостатка в хорошем оружии, только мы двое, капитан Герси и я, умеем им пользоваться.