Георг Даль - В краю мангров

Итог утренней охоты: я подстрелил шесть мускусных уток, а ягуар зарезал молодого бычка на гасиенде в двух километрах от деревни.

Владелец бычка рассердился и поехал в город, чтобы позвать на помощь друзей и раздобыть свору собак. На следующий день они прибыли в деревню, и на зорьке кавалькада выехала на охоту с собаками, ружьями и копьями.

Вскоре они отыскали след, и начался гон. Он привел охотников к самой глухой части болота Гэрреро, где не пройти ни человеку, ни лошади. Отступая, ягуар решил передохнуть на наклонном дереве, со всех сторон окруженном водой. Собаки поплыли к нему, но «эль тигре» стоял настороже, готовый встретить их, если они отважатся лезть на ствол.

Хозяин собак застал эту сцену, но не успел прицелиться, как ягуар спрыгнул и скрылся в манграх.

Охотники вернулись на закате, усталые и злые, с ног до головы вымазанные илом.

Часа через два появились собаки, тоже измученные и обескураженные. У многих из них на голове и лопатках зияли царапины от когтей. Две самые смелые вообще не пришли, их ягуар оставил себе.

За голову ягуара была назначена награда. Двести песо. Целое состояние для нищего негра.

Четыре ночи спустя «эль тигре» перелез через высокую изгородь и унес в лес жирную свинью. Свинья принадлежала лавочнику, первому богачу в деревне. Награда возросла до трехсот песо.

Свинью нашли наполовину съеденной, и лавочник велел посыпать ее стрихнином. В итоге погибли один опоссум, три грифа и собака соседа. А ночью «эль тигре» зарезал корову.

Так обстояли дела, когда я, одолжив лошадь, отправился за стариком Геронимо.

Геронимо — индеец из племени тучинов. Его народ — то, что от него осталось — люди мирные, добродушные; их земли простерлись вдоль цепочки озер в нижнем течении Сину. Тучины возделывают кукурузу, ловят рыбу, черепах и очковых кайманов (хвост каймана — одно из их любимых блюд), делают шляпы. Прежде они плели отличные корзины из каньябрава и выменивали на них что-нибудь у соседних племен. Теперь, когда соседних племен не осталось, они плетут отличные шляпы и продают их бледнолицым и неграм. Искусство плетения — одна из немногих зримых черт старой культуры, которые им удалось сберечь.

Впрочем, они сохранили еще кое-что из наследия предков. II главный хранитель старины — Геронимо.

Мы познакомились давно. Ему известно, что много лет назад меня приняли в свое племя индейцы энгвера. На памяти людей тучины и энгвера никогда не враждовали между собой. В языке тучинов много слов, заимствованных у энгвера.

В тридцати шагах от хижины Геронимо я привязал свою лошадь в тени под деревом гуамо, повесил на ветки ружье и мачете и пошел к дому.

Старик сидел на скамейке и смотрел, как его бабка плела шляпу. Сам он только что кончил вырезать черенок для рыболовного крючка.

Не доходя несколько шагов, я остановился и сказал по-испански: «Добрый вечер», а потом на языке энгвера — «Я пришел с миром». Старик ответил мне так же. Старушка встала и скрылась в хижине. Тотчас оттуда выскочил мальчуган, который вынес мне низенькую бальсовую скамеечку. Это был внук Геронимо, он надеялся получить от меня крючок. Получил два, широко улыбнулся и исчез.

Последовали обычные в таких случаях вопросы и ответы; я вручил старику подарок — пачку недорогих сигар. Мы молча покурили. Вышла старуха и подала каждому из нас по миске итуа — что-то вроде кукурузного пива. У индейцев Северной и Западной Колумбии миска пива играет ту же роль, что трубка мира у краснокожих Северной Америки. Я не знаю худшего зелья, но отказаться — значит смертельно оскорбить хозяев, все равно что объявить им войну. Остается только зажмуриться, глотать да учтиво похваливать напиток. Правда, не слишком пылко, а то еще нальют.

Завязалась обстоятельная, неторопливая беседа о рыбной ловле, урожае кукурузы, ценах на соль.

Но вот все приличия соблюдены, можно выкладывать, зачем я прибыл.

Геронимо терпеливо выслушал меня. У него было каменное лицо, лишь один раз мне почудилось, что глаза его сверкнули: это когда я упомянул о награде. Но сразу же они опять превратились в обсидиановые шарики. Я подчеркнул, что не претендую на долю, мне бы только получить шкуру и череп.

Когда я кончил, он долго сидел молча. Потом заговорил о ценах на свиней и строительстве новой дороги.

Через два часа я встал, подошел к лошади, затянул подпругу, прицепил на пояс мачете, повесил на плечо ружье. Потом повернулся к Геронимо, чтобы попрощаться, и увидел, что он протягивает мне веревочку с пятью узелками.

Значит, все в порядке: Геронимо согласен попытать счастья.

На пятый день, утром, когда я сидел на приступке «дворца», который мы снимали, на пыльной деревенской площади вдруг появился Геронимо. Он бесшумно подошел ко мне, сказал «ка» и сел рядом. Он принес с собой плетеный лубяной мешок. Там лежал какой-то сверток, с которым старик обращался чрезвычайно осторожно.

Мы позавтракали, выпили кофе (Геронимо учтиво заметил, что кофе белых почти не уступает индейскому итуа), посидели немного и отправились в лес. По настоянию Геронимо мы сперва пошли не в ту сторону, куда нам было нужно. Таинственный сверток он обернул старой сетью, которую одолжил у меня.

В лесу он для начала как следует отчитал меня за то, что я последние дни не воздерживался от мяса, рыбы и соли, а также табака и прочей скверны. Уж очень сильно от меня пахнет. Ладно, попытаемся сделать так, чтобы ягуар вышел с наветренной стороны. Тогда еще можно на что-то рассчитывать.

Да, вот что значит энгвера…

Прочитав мне нотацию, Геронимо повел меня к болоту Гэрреро. Около трех часов дня мы заняли позицию на краю рощицы с таким расчетом, чтобы ближайший кустарник был с наветренной стороны. За рощицей тянулась открытая глинистая площадка шириной в несколько сот метров. Вряд ли зверь пойдет оттуда.

Начался искус на терпение. Для начала надо было просидеть, не двигаясь и не говоря ни слова, не меньше часа, пока ветер не развеет человеческий запах там, где мы прошли.

Затем старик извлек из лубяного мешка загадочный сверток. Внутри него оказался красивый плетеный короб, а в нем, обернутый тряпками и паклей, лежал большой, тщательно вылепленный глиняный горшок.

Геронимо повертел его в своих морщинистых руках, осмотрел со всех сторон, потом сунул в него голову и крикнул.

Хотя мне с самого начала было ясно, что последует, я невольно вздрогнул. Невероятно! Я мог бы поклясться, что это самка ягуара подала голос в метре от меня. Ее рычание похоже на зов самца, но оно не такое суровое и басистое, так что привычное ухо отличит его. Особенно в пору гона.

Еще полчаса мы просидели совершенно тихо.

Потом Геронимо снова крикнул. На этот раз мы услышали ответ. Из болотного леса у Эль-Франсес донеслось далекое, но достаточно отчетливое рычание.