Борис Базунов - Три фута под килем

Мы прощались с кировцами. Наши руки побывали в десятках ладоней. Наконец вахтенный бросил трап, и мы спустились на борт «Горизонта».

Ждем сигнала к началу плавания. И вот над Петровской набережной взметнулось дымное облачко. Над рейдом громыхнул полуденный салют кронштадтской пушки. Бронированная стена корабельного борта с повисшим трапом отодвинулась вправо.

Обогнув крейсер и уходящую в воду у носа якорную цепь, мы скоро очутились в горловине рейда. С поста вывесили для нас разрешающий сигнал. И катер вышел на простор залива.

Сразу после Кронштадтского маяка мы нашли переходной створ: два буя, купавшиеся в волнах залива, дали нам старт плавания по Морскому каналу.

Изумрудный остров в темно-синей оправе залива отдалялся от нас. Остались позади краны Морского завода на южной оконечности Котлина. Потом нырнул за горизонт купол Морского собора — самого высокого здания в Кронштадте. Скоро западный край неба скрыл легендарный город.

Немало дорогих воспоминаний увозили мы с кронштадтских берегов. Ими, казалось, был полон весь наш катер. А в трюме находился драгоценный груз — подарки моряков. И об этом стоит сказать отдельно.

Когда кронштадтцы узнали, что мы поплывем через всю страну и завершим путешествие в столице тихоокеанских моряков — во Владивостоке, они решили передать братьям по оружию реликвии балтийской славы.

Так в наш катер попали кусок брони с героического броненосца «Потемкин», крышка с кнехта (приспособление для закрепления канатов) крейсера «Максим Горький», державшего оборону Ленинграда в годы Отечественной войны, и краснознаменный военно-морской флаг крейсера «Киров». Эти реликвии флотской доблести от имени балтийцев просил нас передать часовым дальневосточных морских рубежей командир корабля.

— Пусть эти чтимые, дорогие нам по воспоминаниям вещи символической эстафетой пройдут от западной морской границы до восточной, — сказал он. — Пусть они скажут товарищам по оружию на Дальнем Востоке: мы верны флотским традициям и присяге беречь балтийский предел нашей отчизны.

Балтика положила перед нами зеркало Финского залива. Где-то на востоке, куда нацелилась стрелка нашего компаса, лежал Ленинград.

Морской канал и впрямь походил на парадный въезд в город на Неве. Мимо нас по широкому водному проспекту величественно плыли торговые караваны под флагами разных стран. Справа появилась башня Петродворецкого маяка. Но он не посылал нам рубиновых сигналов: за него работало солнце.

Видимость хорошая. Бинокль помог приблизить западную окраину Ленинграда, подернутую дымкой. В овалах бинокля все четче проступают знакомые очертания Исаакиевского собора.

Южный и северный берега залива все ближе подходят к фарватеру. Где-то вдали они смыкаются ломаной линией. Там Галерная гавань с ее отмелями и островами. Их названия столь же красивы, сколь и заманчивы: Синефлотская и Белая отмели, Канонерская коса, мель Золотого острова. Но мы оставим их слева. Фарватер поведет нас между берегом и Канонерским островом.

Когда позади остались последний, четвертый буй и последняя, семнадцатая пара вех, мы поняли: перед нами Большая Нева. И, зачерпнув ладонью воду, попробовали ее для верности.

Мы продолжаем путь на восток. Пройдены первые сто километров: Кронштадт — Петрокрепость. Перед нами Ладога. От истока Невы начинаем маршрут по южной части озера, где в годы войны проходила легендарная «Дорога жизни».

Итак, впереди прославленный «Орешек», Осиновец, остров Сухо. Об этом плавании будут рассказывать короткие записи из нашего судового журнала и воспоминания участников битвы за город Ленина, которых мы встретили на ладожских дорогах.

20 июня. 9 час. 05 мин. От речного вокзала Петрокрепости к острову Ореховому «Горизонт» доставил нас всего за пять минут. Быстро течет здесь Нева. Но двигатель катера преодолел стремнину. И вот он, героический остров. «Орешек» сильно разрушен. Но не время обезобразило старые крепостные стены. В годы войны здесь шел смертный бой против фашистов. Один из героев обороны «Орешка» — бывший пулеметчик Константин Леонидович Шкляр — на борту нашего катера.

«Лучше всего подойти к берегу с северной части острова. Вон там, смотрите, удобная бухточка. Туда и правьте. Здесь мы впервые вступили на землю «Орешка», чтобы потом пятьсот дней стоять против фашистов.

А теперь давайте поднимемся на крепостную стену. Я проведу вас. Осторожно!.. Камень не везде надежен. Древний вал фашисты продырявили довольно основательно… Ну вот здесь и остановимся.

Отсюда, с Флажной башни, я впервые увидел врагов. До них было рукой подать — на том берегу Невы. Это метров двести. Помню фашистского офицера с биноклем. Лицо его холодное, погоны, начищенные сапоги разглядел тогда и без бинокля. Такие молодчики хотели смаху взять остров, переправиться на правый берег Невы, чтоб подобраться к Ленинграду. Наш «Орешек» оказался, однако, им не по зубам.

Да, пятьсот дней и ночей грызли они крепость. Но древние стены надежно прикрыли нас от страшных обстрелов и воздушных налетов. Подземелья острова были «начинены» складами снарядов и патронов. Так что в боеприпасах нужды не было. А продовольствие и подкрепление подбрасывали нам через северную протоку Невы.

Вот на той башне, Головкинской, дежурили бессменно наши наблюдатели. А в самой башне помещался штаб гарнизона. Увидят дозорные, как начинаются передвижения войск в Шлиссельбурге, подает голос наша «Буря». Это пушку так называли. У нас каждое орудие имя имело. На Государевой башне стояла пушка «Орех». Были еще у нас «Волга», «Чайка». А любимой считалась в гарнизоне «Дуня» на Светличной башне. Много хлопот она доставляла гитлеровцам. Наши пушкари даже отучили фашистов появляться на улицах Петрокрепости в светлое время суток.

Всякое пережили за время обороны: и кровь, и боль, и смерть друзей, и радость победы. Уж после, как сняли осаду, я воевал под Выборгом, в Пруссии, в Польше. До Берлина дошел. А вот самым памятным днем войны осталось семнадцатое июня сорок второго.

…На рассвете заметили наблюдатели с башни Головкина движение немецких войск в городе. Туда и подсыпали огня артиллеристы. И, как узнали потом, накрыли машину командира немецкой дивизии. Рассвирепели фашисты страшно. Начали такой обстрел, какого мы никогда не знали. Говорят, в тот день в крепости разорвалось больше двухсот снарядов только крупного калибра. От кирпичных стен только пыль шла. Над «Орешком» встало красное облако. Пришлось надеть противогазы.