Федор Талызин - Под солнцем Мексики

И сейчас здесь, в этом старинном соборе, ранним и свежим утром неимоверное количество женщин, и старых и молодых.

Я не решаюсь пройти сквозь толпу поближе к древнему распятию и выхожу на улицу.

В толпе моя обувь оказывается настолько оттоптанной, что уличный чистильщик сапог, не спрашивая, тут же приступает к чистке моих ботинок. Но через несколько минут, когда мы усаживаемся за стол на открытой веранде уличного кафе, этот же самый мальчик пробирается под стол и с еще большей энергией чистит мои ботинки снова.

— Но ты же их только что вычистил!

— Си, си, сеньор, — лепечет мальчуган и умоляюще смотрит из-под белой скатерти, делая мне какие-то знаки — не то помолчать, не то смириться.

Заканчивая работу, он при помощи бархотки вызывает особый громкий скрип, означающий, что обувь вычищена до блеска и скрипа.

Я протягиваю под стол песо. Он радостно мотает головой и лезет под соседний стол.

Жара в городе немилосердная. С утра мы направляемся в штаб борьбы с малярией договориться о поездке в места, где ведется обработка жилищ ДДТ от комаров. Устаем и зверски хотим есть. Отыскиваем ресторанчик под обросшим вьющимися растениями навесом. Здесь, как и всюду, чисто, уютно. В вазочках, висящих вдоль стен, свежие цветы. В клетках поют знаменитые доминиканские канарейки. На крошечной эстраде ухитряются разместиться трое марьячис — бродячих певцов с гитарами. Марьячис можно встретить повсюду. Везде они желанны. Перебирая струны, вполголоса, но с большим чувством они напевают грустную, задушевную мелодию. Голоса их гармонично переплетаются, замирают, взлетают вдруг на верха, дрожат и, словно о чем-то плача, постепенно замирают.

Нам приносят кофе, но он стынет в чашках; мы слушаем марьячис, погрузившись в думы. Ловлю себя на мысли о том, как было бы хорошо сейчас пить чай с земляничным вареньем на даче в Подмосковье. Очутиться бы сейчас в березовой роще где-нибудь под Загорском…

— Сеньор, — обрывает мои мечты стройный юноша. Он волочит прямую, как палка, ногу, и это совсем не вяжется с его юношески свежим лицом. Тонкими пальцами он перебирает ленты неразрезанных разноцветных билетов.

— Купите, сеньор, хоть один! — просит он умоляюще. — Вы сможете выиграть уйму песо и сделаетесь богачом. Клянусь святой мадонной, в этой пачке самый крупный выигрыш! — Он подкупающе улыбается, показывая белые зубы.

Я усаживаю юношу за стол и пододвигаю ему чашку кофе. По возрасту он мог бы быть мне сыном.

— Спросите, что у него с ногой, — прошу я своих спутников.

Юноша долго медлит с ответом, посматривая вокруг. Он отпивает несколько глотков кофе и что-то быстро говорит по-испански.

Мои друзья переводят его рассказ.

— Родители мои были циркачами, и я работал с ними. Трапеции, веревочные лестницы, канаты, затяжные прыжки под куполом цирка были нашим любимым занятием. Мы летали там, словно птицы, ловя друг друга за руки, понимая с полуслова. Отец бросал меня, я делал в воздухе сальто и попадал в теплые руки матери. А какие высокие прыжки с упругих трамплинов мы совершали все вместе под грохот аплодисментов!

Глаза юноши горят восторгом, он широко улыбается и вдруг сникает, горбится, на лице его возникает гнев. Совладав с собой, он отпивает кофе и продолжает:

— Повадился к отцу ходить один старик с хищным, как у ястреба, лицом. Сам когда-то циркач, он просил отца отдать меня на обучение в Акапулько. Нужен был ему я для прыжков со скалы в воду. Есть там такой смертельно опасный номер. Поручить его можно не каждому. Старик соблазнял отца, суля большие деньги. Но отец гневался, отказывая ему наотрез. В последний раз он так рассердился, что прогнал старика пинками. В тот вечер мы были под куполом. Гремел оркестр, сверкали прожекторы, мы с матерью стояли наверху. Отец висел на коленях, цепляясь ими за раскачивающуюся трапецию. Ему навстречу, вися также вниз головой, мчалась мать, и вот всего секунды не хватило, ровно секунды… Отец, не достав рук матери, пролетел, минуя сетку, вниз. Я видел, как он ударился о барьер, размозжив голову. Кубарем ринулись мы с матерью вниз по веревкам, но отец уже был мертв. Долго она убивалась возле него, стоя на коленях.

Мы похоронили отца. Вскоре мать умерла от туберкулеза, вернее, с горя. Уж очень она его любила. Оставшись сиротой, я продолжал работать в цирке. Платили мало, и тут стал опять приходить старик, обещая мне золотые горы. Долго я крепился, помня слова отца, да под конец смалодушничал, не устоял и очутился в Акапулько.

Знаете ли вы, что такое Акапулько? О, это чудесный город-курорт, с пальмовыми аллеями, белоснежными отелями и пляжами! Там много богатых туристов. Для них придумали особый аттракцион — прыжок ночью со скалы в воду. Не обманул старик, зажил я там отлично. На афишах видел себя висящим, как ласточка, над водой возле скалы.

Ровно в час ночи я готовился к прыжку с высоты 118 футов прямо в воду. Весь фокус состоял в том, чтобы при падении со скалы угодить как раз в приливную волну, и не на секунду позже. Иначе гибель. Прыгал я в узкий морской фиорд Кебрада глубиной всего в 12 футов. Все дно его усеяно острыми камнями. Поэтому я заранее осматривал скалу, привязывал на веревке белый лист пергаментной бумаги, чтобы видеть в опасную минуту линию прибоя.

К назначенному часу всегда собиралось много зрителей. Публика сидела на веранде, приклепанной к рельсам, вбитым в скалу.

Строго по часам я начинал подготовку к полету. Взбирался к площадке скалы Ла Кебрада, расположенной над фиордом. Яркий луч прожектора, не отставая, следил за мной.

Признаюсь теперь, хотя я и попривык тогда к ночным прыжкам, всякий раз мне было страшно. Но я ничем не выдавал своих ощущений. Старик требовал от меня молитвы, просьбу к богу о благополучном свершении. Он говорил мне, что это очень «выигрышно». Во время молитвы слабонервные сеньориты лишались чувств. Но я не молился, а разговаривал с отцом: «Я обещаю тебе, что прыгаю последний сезон и брошу это ремесло навсегда. Стану продавцом лотерейных билетов. Ты уж не сердись на меня!»

Сомкнув ноги и подняв высоко два зажженных факела, я становился на край площадки. На веранде, где расположились зрители, погашены все лампы. Нетерпеливо шарит луч прожектора, готовый ринуться вместе со мной вниз. Пора! Я лечу, раскинув факелы в стороны, чувствуя напряжение в каждой мышце. Зрителям видны две огненные линии и белая черточка летящего, словно ласточка, человека.

Сколько раз рассекал я холодную, соленую волну фиорда и, проскользнув в ее недрах, благополучно всплывал. С балкона слышались аплодисменты, гремела музыка. Но однажды все произошло иначе. Я опоздал всего на полсекунды, как просчитался и опоздал некогда отец. Проклятая волна ушла, не подождав меня, утянув с собой лист бумаги. Я упал в обмелевший фиорд возле самой скалы. Меня выловили, когда я был еще без сознания.