Владимир Репин - Отблески таёжного костра

Премного Вам благодарны!

Взамен оставляем то, что у нас есть, больше дать нечего, все утопили в реке. Еще раз большое Вам С П А С И Б О!

– Ну, коли так, тогда ладно, – еще раз перечитав записку, вслух обронил Михалыч. – А топор надо было все-таки прибрать, – не сдержавшись буркнул охотник, находясь все еще под впечатлением от увиденного. – Да и с котелком накладочка вышла: походный забрали. Ладно, что-нибудь придумаю, – немного поразмыслив, добавил он.

Выйдя из избушки, снял висевшую на стропиле под крышей косу и принялся скашивать траву вокруг зимовья. Обкосил и обе стороны тропинки, ведущей к реке. Вокруг сразу стало просторней, светлее. Ветерок, тянущий вдоль реки, больше не путался в космах бурьяна, выдувал с открытого места назойливых вездесущих комаров и приносил с собою речную свежесть.

Затем Михалыч разгрузил лодку, рассортировал привезенный груз. Вещи, спальник и все то, что могло понадобиться в ближайшее время, занес в избушку. Лыжи, теплые вещи и большую часть продуктов поднял на лабаз. Потом прибрался в избушке, приготовил ужин. Поужинав, сидел у костра, курил, чувствуя приятную усталость во всем натруженном теле. Мысленно перебирал задачи, которые надо будет решить до начала пушного промысла, а их набиралось немало:

Заготовить достаточно дров, чтобы хватило на весь охотничий сезон. Потом дровами заниматься будет некогда, да и дни станут совсем короткими, уходить и приходить на избушку придется в темноте.

Поймать рыбы себе на еду, собакам на приварок – на одном комбикорме враз отощают, на прикорм для соболей.

Добыть зверя на мясо – привезенной тушенки хватит на месяц-полтора и то если чередовать ее с макаронами и кашами, а на макаронах много не набегаешь, тем более, когда придется встать на лыжи.

Пробежаться по путикам*, почистить тропы, подладить шалашики, просмотреть плашник – не порушил ли зверь.

– Ладно, Бог даст, все успеем, все сделаем. Не первый раз, да и времени в запасе еще месяц. – Вслух произнес Михалыч, поднимаясь. Подняв голову, осмотрел потемневший небосвод, на котором зажглись уже первые звезды, и зашел в избушку. Не зажигая света, разделся и, накрывшись одеялом, сразу погрузился в глубокий и в тоже время чуткий сон, которым спал только в тайге.

Утром, позавтракав и покормив собак, с пилой на плече направился к куртине ельника, где еще по весне заприметил несколько сухостойных деревьев. Свалив четыре толстенных ствола, принялся распиливать их на чурки. У комлей шины бензопилы не хватало, чтобы сделать полный рез, из-под цепи к ногам летели белые, пахнущие смолой, опилки. До обеда распустил на чурки пару стволов и только к вечеру полностью закончил распиловку. Затем еще четыре дня колол и складывал в поленницы сухие, пряно пахнущие поленья. Потом в пойме реки свалил пару сырых берез, чурки расколол на четвертинки, планируя в морозы подбрасывать их на жар.

Всю неделю, пока занимался дровами, по вечерам выставлял в затоне выше избушки сеть «тридцатку»*. Утром при проверке в ней оказывалось пять-семь хариусов, иногда к ним добавлялась парочка ленков. Сеть служила как бы индикатором – такое количество «хвостов» за одну ночь говорило о том, что основная масса рыбы держится еще в боковых притоках и ключах и не скатилась в основное русло.

В охотку Михалыч полностью перешел на рыбную диету: варил уху, готовил на закуску сагудай, присолив свежую рыбу и обваляв ее в муке, жарил на сковороде до хрустящей корочки.

Закончив эпопею с дровами, решил устроить себе выходной. С утра натаскал в баню воды, затопил печь. Когда вода согрелась, постирал белье, а затем, прополоскав его в реке, разбросил для просушки на береговые тальники.

Наломав пихтовых лапок, сделал веник. Долго с наслаждением парился, размякнув душой и телом, смывая пот и накопившуюся усталость. Потом, сидя на нарах в избушке, не спеша пил свежезаваренный чай, слушая концерт по заявкам радиослушателей.

На следующее утро, проверив сеть, в которой оказался стандартный набор – ленок и пять харюзков, занялся хозяйственными делами: напек лепешек – взятый из дома хлеб закончился, а есть сухари как-то не хотелось, сварил большой котелок щей, нажарил рыбы.

*Путик – охотничья тропа, вдоль которой расставляются самоловы (капканы, плашник).

**Плашник – самолов, изготовленный из двух плах с давком и насторожкой (авт.).

*Сеть «тридцатка» – сеть рыболовная с ячеей 30/30 мм (авт.).

В четыре часа вечера решил подняться на боковой отрог и «покричать»** марала. Привязав собак, уложил в рюкзак фонарик, «трубу»***, кусок лепешки и, сняв со стены карабин, зашагал вверх по тропе.

Собаки, видя, что хозяин уходит с оружием, а их оставляет, устроили душераздирающий концерт. Поднимаясь в горы, Михалыч еще долго слышал их жалобные возмущенные голоса.

Вывершив половину хребта, присел на поваленный ствол пихты, закурил. Солнце уже опустилось за зубчатый гребень перевала. Поймы глубоких ключей, лежащие внизу, провалы в скалах стали заполнять тени. Вокруг разлилась прохлада.

Выждав еще немного, Михалыч достал трубу, откашлявшись в кулак, набрал в грудь воздух и поднес мундштук к губам. В вечернем посвежевшем воздухе зазвучала песня, отражаясь эхом от скал, она поплыла над засыпающей тайгою. Опустив трубу, охотник замер слушая. Спустя какое-то время из-за реки донеслась ответная песня, а еще через пару минут, совсем недалеко – на вершине хребта – проревел еще один бык. Направив трубу к земле, чтобы приглушить звук, Михалыч несколько раз «сердито» рявкнул, а затем быстро пошел вверх по косогору навстречу маралу. Пройдя метров тридцать, остановился у небольшой березки, растущей на краю прогалины и «забузил»: начал трясти деревце, ломая при этом сучья. Затем укрылся за стволом пихты, поднял карабин к плечу и замер. Прошло совсем немного времени, как со стороны хребта донесся топот, и слух уловил хриплое разгоряченное дыхание зверя. А еще через минуту на прогалину выскочил марал, он резко затормозил, засадив все четыре копыта глубоко в дерн, потряс головою, увенчанной короной рогов и, раздувая шею, грозно проревел.

Выцелив за ухо, Михалыч плавно нажал на спусковой крючок – бык рухнул как подкошенный. Прислонив карабин к дереву, охотник достал сигареты. Покурив, подошел к добыче и остановился, решая, что делать. Свежевать зверя не стал – не хотелось возиться в темноте. Вскрыв брюшину, вынул внутренности, чтобы зверь не «сгорел». Скинув с плеч курточку, снял с себя рубашку и накинул на стоящий рядом куст жимолости, на тушу положил стреляную гильзу.

– Так оно понадежней будет, а то много желающих на свеженину найдется, – вслух произнес Михалыч и, поеживаясь от холода начал спускаться с перевала.