Александра Першина - Есть жуков и причинять добро

Из тумана вышел низкий силуэт и облекся в хрупкого смуглого мужчину в пальто до пят.

Калле – активный горожанин, чьи энергия и организаторские способности били ключом, благодаря чему Тахиярви гудел и дышал. Его дом слыл самым большим в Тахиярви. Если весь город состоял из одноэтажных крох с чердаками, отведенными под хозяйственные нужды, то его жилище было массивным, трехэтажным, включая жилую мансарду. Однако это место редко пустовало: из-за отзывчивости и живости хозяина терялось роскошное высокомерие внешнего вида здания, в нем вечно что-то кипело, журчало, кричало и падало. И теперь Калле сообщил о том, что уже три семьи нашли у него кров, пока сгоревшие дома не отстроят заново, разместятся и Эир с Марсом. И посмотрел на них своими огромными сверкающими глазами. Они занимали бОльшую часть худого лица, темно-карие с крупными зрачками, всегда были как бы подсвечены восхищением, что бы ни происходило. Взгляд – то, чем приводил в смущение Калле всех без исключения. Он объяснял значение имени мужчины, в переводе означавшее «горячий». В толпе он всегда выделялся длинным пальто в холодную погоду, а в жаркую – полностью татуированными руками.

Марс часто бывал у Калле, а потому чувствовал себя совсем не обездоленным, однако теперь дом заполнился людьми под завязку. В каждом помещении раздавались голоса, включая даже ванную. Детей решили разместить наверху, в нескольких просторных мансардных помещениях. Калле показал миниатюрную спальню Эир на втором этаже, а Марсу доверил самому выбрать себе угол на следующие пару месяцев. Мальчику пришлись по душе аскетичные, но уютные комнаты с разбросанными по деревянному полу матрасами. За пятой дверью оказался не очередной стадион с суетящимися от неожиданной смены обстановки детьми, а комнатка не более шести квадратных метров. Здесь было только несколько подушек, внушительных размеров аквариум с несколькими полосатыми барбусами и окно, занимавшее почти весь наклонный потолок мансарды. Мальчик удовлетворенно улыбнулся и бросил в угол тулуп.

После он пошел за Эир, чтобы вместе отправиться в столовую. Они не ели со вчерашнего дня и целую ночь бродили по лесу. Так что теперь, когда хотя бы прояснилась ситуация с крышей над головой и можно было немного выдохнуть, мама с мальчиком почувствовали такую усталость, что спускались вниз по лестнице, опершись друг на друга и поддерживая. Выбивали из колеи мысли о поджогах, отсутствие вестей от Ансгарда, но без еды этими беспокойствами истощенные мозги лишь жонглировали и перекидывали с места на место, не давая ни намека на ответы или сил, чтобы их поискать.

В столовой пышная кухарка снабдила их тарелками с дымящейся свежей ухой и несколькими бесформенными кусками еще горячего, из печи, хлеба. После она, так как Марс с матерью были последними голодными в доме, сняла передник и подсела к ним.

– Фрита, Калле уже сообщал тебе что-то о поджогах? Он же всегда все знает, кажется, даже раньше зачинщиков, – решила не терять времени даром Эир.

– Известно только, что это произошло около трех утра, и огонь слизал треть домов. Почти все уже разбрелись по соседям, а уж мы позаботимся о вас, даже не сомневайтесь.

– Иначе и быть не может, Фрита, вы окажете нам помощь даже против нашей воли. – Эир одарила кухарку теплой улыбкой и глаза ее игриво сощурились.

– В крайнем случае привяжете к креслу и будете кормить пирогами, – подхватил Марс.

– Когда доедите, залейте миски водой и не более, руки оторву тому, кто будет хозяйничать на моей кухне, – притворилась холодной и невосприимчивой к шуткам кормилица и выпорхнула из-за стола так, словно не была добротной тучной старушкой.

К концу трапезы, когда Эир с Марсом сели на большом крыльце с уже сытыми и оживившимися котами, вернулся Калле с последней, пятой семьей погорельцев, собиравшейся разместиться в его доме. Ораву из четырех детей собирались поселить не в мансардах, а в крупной спальне с родителями, так как им было от одного до пяти лет.

Вечером было назначено собрание для обсуждения сложившейся ситуации и дальнейших действий. Марса как всегда не допустили, но Эир пообещала подробно пересказать всё происходящее. Марс только флегматично кивнул в ответ на это громкое заявление, ведь мать пропустит информацию через свой фильтр заботы и оберегания. Если спросить у Калле, тот и то расскажет больше. А потому мальчик решил навестить свою нору, пока не спустилась темнота, а потом посидеть на мосту и самому поломать голову над произошедшим.

Выскочив на центральную улицу Тахиярви, на которой стоял дом их приюта, призывно и дружелюбно светя в унылую окружающую обстановку теплым светом из всех окон, Марс поежился от побежавшего по коже холодка. Утренние сумерки за время копошения и суеты в новом доме сменились вечерними. Пепелища еще сочились серым дымом, утекающим в сумеречное небо. Выкошенная пожаром стройная улица нагоняла жути словно беззубая челюсть дряхлеющего старика, оскалившаяся в скрипящем хохоте. А оставшиеся милые домики дрожали от количества людей, их переполнявших.

Марс припустил бегом и через несколько минут оказался у похожего на муравейник знакового холма. Откопав ручку люка, оказался внутри и понял, как не хватало ему энергии этого места. Поблескивало стекло янтарного и изумрудного цвета бутылок, ворох бумаги подпрыгнул и опустился от сквозняка из люка, словно глубоко вздохнул, а запах сена манил лечь и забыться в выдуманных чернильных мирах. Но сгущающиеся сумерки обещали скорую темноту, и мальчик, закинув в глубокие карманы тулупа пару бутылок, перо и чернильницу, а также охапку хрупких листов, поспешил замаскировать убежище и покинуть лес.

Формально следующая встреча с Ханой должна была состояться сегодня, до нее оставалось еще около шести часов, да и Марс сомневался, что его причудливая знакомая придет по снегу, слой которого доходил уже до щиколотки. Тем не менее, волнение от слабой надежды нарастало, и Марс остался на мосту. Бурное течение реки не успевал схватить лед, поэтому мост все также плясал в ритме потока воды. Однако схватка двух агрегатных состояний была в самом разгаре, и мост иногда царапали снизу проносящиеся льдины. Мальчик умиротворенно прикрыл глаза, а затем, несмотря на прилетающие иногда брызги выудил бумагу и перо. Ансгард недавно соорудил для него чернильницу со специальной резинкой, которой можно было зафиксировать перо в чернильнице и избежать проливания. Так что сейчас Марс преспокойно вытащил его из герметичной емкости и расправил на древесине чистый лист.

Мальчик взялся за любимое занятие – написание коротких, чаще двухстраничных, чтобы поместились на одном листе, рассказов, скармливать их по одному бутылкам, перевязанным лентой или веревкой, а затем отправлять письмо водной почтой без адресата. В этом действе Марса завораживало каждое отдельное действие: и фантазировать, трансформируя реальность, и выводить чернилами буквы каллиграфическим почерком, и опускать бутылку в воду, а затем наблюдать, как стихия в спешке уносит ее прочь. А затем представлять к кому, когда и при каких обстоятельствах придет письмо. Быть может, какие-то из них отыщут хозяина только спустя века и станут историческим достоянием, со смелостью юного мечтателя грезил мальчик.