Александра Першина - Есть жуков и причинять добро

Хане вполне симпатизировали широкие порывы Марса, но она сидела молча. Слишком страшно. Страшно уже без паники, головокружения и крика, ее мысли просто будто заморозили. Лимит смелости на сегодня ушел уже в минус. Девочка впала в ступор, будучи не в силах даже ответить хотя бы нейтральными словами вежливости. Она просто сидела, перманентно покрытая испариной холодного пота, тупо смотрела в одну точку. Какие-то мысли переваливались с боку на бок в ее голове, становясь все страннее и страннее, пока экран не погас, и Марс не почувствовал тяжесть на своем плече. Он убрал плечо, и Хана мягко соскользнула на высокий слой подушек и сена, источавшего слишком сильный, слегка прелый из-за сырости запах. Мальчик же еще долго размышлял, опершись спиной о мягкую земляную стену и вдыхая пары воды и своих сомнений и, не заметив, забылся с ноткой воодушевления в измученном сознании.

Наутро Марс резко проснулся от промерзшего воздуха с онемевшими пальцами рук, а стоп он и вовсе не чувствовал. На нем не было теплого защитного костюма, как на Хане, да и спать он привык в ароматной сухой постели жарко натопленного дома, а не в промозглом подземелье. Как только мальчик открыл глаза, он несколько секунд судорожно соображал, так как перед глазами все мутилось, будто он потерял зрение. Только на расстоянии пары шагов маячила размытая световая точка. Тут он вспомнил, где и почему находится, и догадался, что его обитель заполонил утренний туман. Марс пополз к свету, оказавшемуся еще горящей лампой, и занес его над серебристым костюмом. Оказалось, девочка мирно сопела, закопавшись в сене, и ничто ее не смущало. Голубоватую кожу лица покрывали мельчайшие капельки, все мышцы расслаблены, и только зрачки под веками двигались, заставляя дергаться редкие бесцветные, но невероятно длинные ресницы, верно, в каком-нибудь тревожном сне.

Опомнившись, Марс понял, сколько отсутствовал дома, и какой куриный переполох, должно быть, навел. Подумав, как свести к минимуму испуг Ханы при пробуждении, мальчик взял две бутылки изумрудного цвета стекла и легко, чтобы не разбить, столкнул их друг с другом. Раздалось тонкое приятное «дзынь», смягченное и наполовину поглощенное окружающей влагой. Реакции не последовало. Марс начал сталкивать бутылки в одному ему только известном ритме, извлекая подобие мелодии, в ответ на что силуэт девочки на сене медленно и лениво приподнялся, руки стали растирать лицо. Когда мальчик подошел, выражение лица Ханы уже приобрело осознанность и понимание, где она находится и почему.

– Ясного утра! – хотел ободряюще воскликнуть, но невольно прошептал Марс, обнаружив, что голос его украл холодный туманный дух. Он планировал поделиться впечатлениями о ломающей боли и пробравшем до костного мозга ознобе, но понял, что еще успеет, а теперь лучше скорее добраться до дома. – Идем, я проведу тебя до моста и разойдемся.

Хана коротко кивнула. Она знала, что проводящая в беспамятстве ночи Берге ее отсутствия и не заметит, а вот в Штрудхарте каждое новое утро ее ждала большая ответственность и многомиллионный шестилапый коллектив. Девочка подняла ворот свитера, надела очки и капюшон.

– К выходу в открытый космос готова? – прошелестел Марс, улыбнувшись, и откинул крышку люка.

Они по очереди выбрались из спасительной норы и двинулись в сторону Яка. Снега как не бывало, а вот густой туман поглотил всё вокруг, поднявшись даже над головами. Стояло глубокое безмолвие, природа замерла, будто прислушиваясь к пульсу вымотанных ребят. Дошли до моста Марс и Хана, не обронив ни слова. На месте мальчик пообещал, что поговорит с человеком, которому можно довериться, и поделится вестями на этом же месте через два дня. Условившись о времени, ребята разошлись в противоположные стороны, унося с собой волнение и растущую надежду, пока непонятного происхождения и не обличенную в слова.

Глава 8

Вернувшись домой, Хана увидела Берге глубоко спящей – та часто погружалась в сон только под утро. До выхода девочке оставалось 10 минут. Хватило только на то, чтобы пожевать сладкого сухого порошка из бабочек и сахара, предназначавшегося для разведения горячей водой и получения пюре. Чтобы умыться, пришлось стукнуть костяшками пальцев и разбить тончайший слой льда, покрывавший воду в алюминиевом тазу. Вода затопила кусочки и Хана выловила один себе, протерла ледышкой лицо, в ответ на что руки покрылись мурашками, после чего выскочила в общий ход.

Сегодня она хотела аккуратно обратиться к кому-нибудь из коллег с вопросами о соседях и наличии других городов в окрУге. Но затем решила, что если они обретут поддержку в лице надежного друга Марса из Тахиярви, то незачем будоражить хрупких штрудхартцев. С этими рассуждениями она и вошла в среагировавшие на браслет двери. Ферма насекомых совсем не походила на место разведения стандартных животных, даже круглый зал холла был высокотехнологичным царством стекла, блестел и звенел при соприкосновении с ним. Пол покрывал паркет с ромбовидным рисунком, а на стенах из темно-зеленых стеклянных панелей висело несколько высоких, в два роста девочки зеркал, расположенных на одинаковом расстоянии друг от друга. Обычно перед сменой в зал то и дело подходили работники, а в присутствии других каждого сковывало, и стеснение не давало даже мельком заглянуть в отражение. Опустив глаза, люди стекались к лифту. Сегодня же холл пустовал, и Хана подошла к одному из зеркал. Она давно не смотрела на себя, а если мозг долго не обновляет информацию, то подробности начинают забываться и замещаться новыми деталями, незаметно и естественно. Из-за этого, если подойти к зеркалу даже спустя лишь неделю отсутствия контакта со своим отражением, можно испытать весьма яркое удивление. Так и девочка отметила нейтральный облик, но острый и любопытный взор, и мягкие волны длинных волос. Настроение почему-то подлетело вверх, и, опомнившись, Хана повернулась к пришелестевшему лифту.

На своем восьмом этаже девочка обнаружила листавшего и делавшего пометки в бумагах Кьярваля – ведущего энтомолога и главу Штрудхарта. Это был худой мужчина лет сорока с тусклыми волосами цвета мокко, убранными в пучок на затылке, выраженным носом с горбинкой и всегда в высоких сапогах для удобства передвижения по разным зонам. Его знали как самого деликатного и спокойного, отлично знающего свое дело. А именно эти качества и считались наиболее ценными в глазах жителей города, из-за чего слова Кьярваля имели огромный вес, а советам и указаниям беспрекословно следовали. Но Хана чувствовала тщательно скрываемую робость, это был человек науки, которого обстоятельства заставили сделать взаимодействие с людьми и руководство фермой частью своей работы.