Тенцинг Норгей - Тигр снегов

Подобно многому другому, что произошло после взятия Эвереста, этот отказ тоже дал повод к пересу­дам и извращениям. А ведь дело совсем не в том, что мне не нравятся англичане или у меня есть против них какое-то предубеждение, – просто мне подума­лось, что если индиец не подходит в качестве сотруд­ника, то и англичанин не подойдет. Что ни говори, во время восхождения имели место известные осложне­ния и недоразумения. И хотя – я повторяю это снова и снова – они сами по себе не имели большого зна­чения, зато для меня было важно иметь возможность рассказать свою историю просто и искренне, не сму­щая других и не смущаясь самому. Все это задержа­ло, к сожалению, появление книги; порой мне казалось, что ее вообще не будет [21]. Все же в конце концов было достигнуто соглашение с американским литера­тором Джеймсом Рамзаем Ульманом. Весной 1954 го­да он приехал в Дарджилинг работать со мной. Слу­чилось так, что начало нашей работы пришлось на день, который в моей религии называется Будда Пурнима (День полной луны) – трижды благословенный день рождения, обожествления и смерти Будды. Я ска­зал Джеймсу Ульману с улыбкой:

– Что ж, будем надеяться, это счастливый при­знак.

К этому времени я получил много приглашений участвовать в новых экспедициях. После на редкость напряженной работы – три восхождения на Эверест на протяжении немногим более года, – о каком-либо большом восхождении в тот момент говорить не при­ходилось, однако я охотно пошел бы с небольшой экспедицией, особенно с англо-индийским смешанным отрядом, собиравшимся в район Эвереста на поиски «ужасного снежного человека» – йети. К сожалению, мои многочисленные обязанности не допускали этого. Помимо всего прочего, в ту весну в Индии начался показ фильма «Покорение Эвереста», и меня так сер­дечно и настойчиво просили присутствовать на премье­ре в Дели и Бомбее, что я просто не мог отказать. И пожалел вскоре об этом – к утомлению от восхож­дений прибавилось еще большее утомление от беско­нечных приемов и бесед, которые не прекращались уже девятый месяц. Я потерял в весе свыше десяти кило­граммов, мое здоровье было сильно подорвано. В Бом­бее как раз стояла необычная жара, и тут я заболел. У меня поднялась высокая температура, напала страш­ная слабость. Пришлось прервать поездку и ехать домой. Доктор Рой (он не только глава правительства Западной Бенгалии, но и один из лучших врачей Индии) прописал мне длительный отдых. Несколько недель я провел в полном покое, занятый только этой книгой. Я отдыхал от людей, от возбуждения, и посте­пенно мой вес и здоровье восстановились.

Когда начался показ «Покорения Эвереста» в Дард­жилинге, я чувствовал себя уже достаточно хорошо, чтобы присутствовать на премьере. Это было 29 мая, в день первой годовщины штурма, намечался большой праздник. Но тут из Непала пришла весть, что Эд­мунд Хиллари, возглавлявший в этом году новозе­ландскую экспедицию на Макалу II, заболел в горах. К счастью, он быстро поправился, однако поначалу опасались, что это серьезно, поэтому я попросил свес­ти праздник к минимуму. В кинотеатре я сказал не­сколько слов по-непальски перед началом сеанса.

– Я глубоко сожалею, что мой друг Хиллари болен, – говорил я. – Сейчас не время веселиться – надо молиться за его быстрейшую поправку. Эверест был взят благодаря совместным усилиям многих лю­дей, и я шлю наилучшие пожелания и поздравления моему товарищу по победе.

Есть ли необходимость лишний раз подчеркивать момент, который так важен для меня? Или и без то­го очевидно, что я не сказал бы так о человеке, если бы питал к нему неприязнь или злобу.

Открытие горнолазной школы намечалось на осень, а лето мы с майором Джайялом должны были провес­ти в Швейцарии в качестве гостей Организации содей­ствия альпинистским исследованиям для изучения лучших достижений техники восхождений и методики преподавания. К счастью, в начале июня здоровье позволило мне выехать, и я снова очутился в Альпах вместе с друзьями по прежним восхождениям. Не обо­шлось и на этот раз без «синдабада» – толпы людей, приемы, интервью, – но в гораздо меньшем количе­стве, чем в предыдущем году. В общем и целом я мог жить спокойно, наслаждаться горами и заниматься тем делом, ради которого приехал. Сначала мы отпра­вились в деревню Шампе, где молодые швейцарские альпинисты сдавали экзамены на звание проводника. Там, к сожалению, не обошлось без неприятностей: мне показалось, что со мной обращаются как с нович­ком. Впрочем, в конечном счете все наладилось. Я по-прежнему любил Швейцарию, в ее горах я чувствовал себя так, словно попал в родные Гималаи. «Здесь совсем как в Соло Кхумбу», – думал я не раз, только не тогда, когда смотрел на шоссе и железные дороги, мосты и электростанции.

Несколько позже приехали из Индии еще шестеро шерпов. Их также пригласили швейцарцы пройти тре­нировочный курс для будущей работы в горнолазной школе; я сам отобрал этих людей перед отъездом из Дарджилинга. Среди них были ветераны Ангтаркай, Гьялцен Микчен – сирдар, Да Намгьял и Анг Темпа, участники экспедиций на Эверест, а также мои пле­мянники Гомбу и Топгей. Мы перебрались в Рознелауи, где находилась школа Глаттхарда, и за несколь­ко недель узнали много ценного о разных видах восхождений. В конце лета возвратились домой, а 4 ноября 1954 года Неру произвел официальное открытие нашей собственной школы.

В первом сезоне можно было, разумеется, только положить начало работе школы. К концу года, когда стало слишком холодно, я опять оказался на некото­рое время свободным и совершил путешествие, о кото­ром давно мечтал. Я снова отправился в Соло Кхумбу, но только на этот раз взял с собой Пем Пем и Ниму. Мы выехали из Дарджилинга на рождество, поездом и автомашиной добрались до Джайнагара и Дхарана, около границы Непала, а оттуда продолжали путь пешком, причем девочки несли поклажи на спине, как и положено путешествующим шерпам. Для них это бы­ло совершенно ново, и мы немало повеселились. Но вместе с тем наше путешествие было своего рода па­ломничеством – ведь они еще никогда не были на ро­дине своего народа, не видали своей бабушки, моей матери, которой исполнилось уже восемьдесят четыре года. В стране шерпов нас встретили веселье, пляски. Побыв некоторое время в Намче Базаре и Тами, мы отправились дальше, посетить знаменитый Тьянгбоче и другие монастыри. Затем я прошел с дочерьми почти до места базового лагеря 1953 года; и здесь они возда­ли почести Эвересту, который сделал шерпов великим народом, а нам принес счастье.

В Соло Кхумбу мы дважды пережили интересное событие: впервые в моей жизни я увидел настоящие останки йети, «ужасного снежного человека». Оба раза это происходило в монастырях, в Кхумджуне и Пангбоче, и в обоих случаях нам показали череп заострен­ной формы, с сохранившейся кожей и волосами. На кхумджунском черепе волосы были короткие и жест­кие, словно свиная щетина; пангбочанский череп по­крывали более светлые волосы, возможно, он принад­лежал более молодому животному. Ламы считали эти черепа драгоценными и сильнодействующими талис­манами, причем они попали в монастыри так давно, что никто не знал, откуда они взялись. Тайна живого йети, на что он, собственно, похож, остается по-преж­нему нераскрытой.