Жюль Верн - Агентство «Томпсон и К°»

Однако всем пришлось смириться, ибо делу горем не поможешь. Мало-помалу жизнь на борту пошла своим чередом; ее однообразие в положенное время нарушалось едой.

Вопрос о питании приобретал особую важность. Число трапез увеличилось, как это бывает в поезде, скорее от нечего делать, чем из-за большого аппетита. Томпсон не препятствовал этому развлечению и даже трусливо поощрял его, лелея иллюзорную надежду на прощение. Вскоре ему пришлось убедиться в своей недальновидности.

Особенно высоко оценил последнее развлечение Пипербум из Роттердама. Он слышал взрыв котла, присутствовал при сообщении капитана. Понимал ли он, что маршрут изменился? Судя по тому, что голландец стал часто поглядывать то на солнце, то на компас, можно было сделать подобное предположение. Но если он и испытывал какое-то беспокойство, это не отражалось на его аппетите. Пипербум оставался большим поклонником кулинарного искусства. Как ни множились трапезы — завтраки, обеды, чаи, ужины,— он воздавал им должное, поглощая все в неимоверных количествах. Его желудок был поистине бездонным.

Наравне с этой прорвой Джонсон, вероятно, вкушал еще большее блаженство. Он наконец достиг той черты, за которой пьянство становится уже болезнью, но благодаря ловким ухищрениям балансировал на этой грани. Он отказался от появлений на верхней палубе, а если и бывал там, то держался подальше от людей. Он почти все время спал, просыпаясь лишь для очередной выпивки, и употреблял ровно столько, сколько необходимо, чтобы снова заснуть. Ему ничего не было известно ни об аварии, превратившей «Симью» в парусное судно, ни о новом маршруте. А если бы он и узнал об этом, то не испытал бы никаких эмоций. Разве на суше ему было бы лучше, чем на этом корабле, оснащенном разнообразнейшими спиртными напитками? Восхитительное ощущение, будто находишься в кабаке, не покидало этого джентльмена.

Но самым довольным на борту был, как всегда, мистер Абсирфус Блокхед, почтенный бакалейщик, одаренный от природы счастливым характером. Как раз в то время, когда произошла авария, он только что испытал подлинную радость. Впервые за много дней он и его дочери смогли наконец сесть, не крича от боли. Они поздравляли друг друга с этой приятной новостью, и тут свист пара снова заставил их в испуге принять прежнюю позицию.

Конечно, мистер Блокхед жалел раненых, конечно, он испытывал беспокойство по поводу последствий этого события. Но к тревоге примешивалось и своего рода тщеславное сознание, что он подвергается серьезной опасности. Когда же капитан Пип изменил маршрут, дело приняло другой оборот. Мысль о посещении какого-то Зеленого Мыса повергла мистера Блокхеда в пучину предположений.

К всеобщему несчастью, он всегда щедро делился с окружающими своими мыслями. Сейчас мистер Блокхед пошел бы на любые усилия, чтобы ускорить ход корабля. Он предложил капитану увеличить площадь парусов, распустив по ветру все имеющиеся на «Симью» простыни и салфетки. Хотя это предложение не возымело успеха, мистер Блокхед не счел себя побежденным и лично претворил свою теорию на практике. Можно было видеть, как он с утра до вечера сидит на корме с женой, сыном и дочерьми; все пятеро терпеливо подставляют ветру носовые платки, словно маленькие паруса. Время от времени, устав от этого однообразного упражнения, они встают в ряд и что есть мочи дуют в парус корабля.

Если бы мистер Блокхед обладал познаниями Архимеда [130] [130] Архимед (ок. 287-212 гг. до н. э.) — древнегреческий ученый, математик, изобретатель. , ему было бы известно, что для эффективного воздействия на какое-либо тело надо иметь точку опоры. Но мистер Блокхед не был Архимедом и поэтому не сомневался в том, что плавание значительно сократится благодаря его похвальным усилиям, весьма развлекавшим публику.

Оттого ли, что он сильно раздувал щеки, или по какой-либо иной причине, но на третий день ужасная зубная боль заставила почтенного бакалейщика прекратить неравное состязание с Бореем. Его правая щека раздулась весьма причудливым образом. Флюс мистера Блокхеда стал причиной нового оживления на борту корабля. Его спутники, лишившись зрелища с носовыми платками, нашли другое развлечение.

Но что заставило мисс Мери и мисс Бесс помогать своему отцу? Неужели они забыли о своем долге милосердия? Неужели отказались от намерения вырвать Тигга из объятий смерти?

Да, надо признать, они в самом деле от него отказались. Не без страданий и внутренней борьбы эти ангелы отвергли миссию, продиктованную любовью к ближнему. К несчастью, им пришлось убедиться в том, что мисс Маргарет, которой удалось занять их место, твердо вознамерилась удержать на земле эту готовую воспарить душу. Что же произошло во время восхождения на Тейде, когда жестокий приступ радикулита помешал им принять в этом участие? Мисс Мери и мисс Бесс этого не знали, но могли констатировать результат. Теперь бесспорное преимущество было на стороне мисс Маргарет Гамильтон, и после нескольких безуспешных попыток все изменить сестры вынуждены были признать себя побежденными.

Однако они не утратили сочувствия к несчастному и предрекали, что Тигг, лишившись их опеки, скоро станет жертвой драматических событий.

— Вот увидите, дорогая,— угрюмо твердила мисс Мери,-с ним случится несчастье!

— Он убьет себя, дорогая,— с содроганием подтверждала мисс Бесс.

Но, по-видимому, этим мрачным предсказаниям сбыться было не суждено. Тигг, опекаемый семьей Гамильтон, проявлял черную неблагодарность к своим ангелам-хранителям, а мисс Маргарет Гамильтон не особенно досадовала на его слабую память.

Ее отец сэр Гамильтон чувствовал какое-то неудовлетворение. Чего-то недоставало ему для внутреннего равновесия. С тех пор как «Симью» полностью отошел от программы, протесты потеряли смысл, а такое положение тяготило уважаемого барона.

Он поделился своими мыслями с Бейкером, но это ничего не изменило. Тот сжег свои корабли и уже более ничего теперь предпринять не мог. Оба заговорщика вспоминали прежние обиды и мечтали о том дне, когда, вернувшись в Лондон, смогут за все отомстить, возбудив судебные иски. Бесспорно, у них найдется немало союзников среди обманутых пассажиров.

Время шло, и терпение путешественников все больше уступало место беспокойству.

Однако на борту не было недостатка ни в тех счастливых натурах, чью здоровую жизнерадостность не может поколебать ничто, ни в тех закаленных характерах, которые никакая опасность не в силах сломить. Разве не относились к первым Роже и Долли? И разве нельзя причислить Элис и Робера ко вторым?

Но с ними, по-видимому, что-то случилось. Непривычное для окружающих поведение этого квартета бросалось в глаза.