Наталья Притвиц - Саянский дневник

Мика с Таней, мывшие посуду на реке, несколько запоздали, но тоже бросились бежать. Мика бы наверняка обошла всех, если бы на бегу не провалилась в какую-то яму.

И вот мы увидели его. Это был марал, или изюбр, — великолепное, красивое животное. У него были перебиты задние ноги. Возле него заливался злобным лаем Шарик, а марал последними отчаянными усилиями пытался встать на ноги. Но, привстав на передние, снова падал и снова поднимался, смотря вокруг полными смертельного ужаса глазами.

«Не подходи, убьет», — кричал Николай Петрович. Но все уже окружили раненого марала, и фотографам, кажется, не удалось сделать ни одного снимка без того, чтобы в виде фона не запечатлеть чью-нибудь фигуру в позе наблюдателя с выражением лица, либо откровенно любопытным, как у Лехи, либо страдающим, как у Мики и Тани, либо деланно безразличным.

Николай Петрович прицелился и выстрелил почти в упор. Потом осторожно подошел к еще вздрагивающему телу и своим большим ножом взрезал горло. Оттуда на траву потоком хлынула кровь. Все было кончено.

Потом Николай Петрович принялся за разделку туши. В первую очередь он отделил рога марала, так называемые панты. «Я их с собой заберу», — пояснил он нам.

«Марала так просто стрелять нельзя, только по лицензии. А панты в колхоз сдавать надо».

Мы стояли вокруг и смотрели на мертвого изюбра со смешанным чувством восторга от удачной охоты, восхищения чудесным животным и вины за это совершившееся убийство.

Костер сегодня был молчаливый. Все переживали по-своему охоту и молча сидели у костра, стрелявшего искрами в звездное небо.

Решено завтра сделать дневку и коптить мясо. Саша с Петей пойдут на перевал и дальше, возможно ближе к Грандиозному.

18 августа

Начальником лагеря остался Леха, тут же принявший соответственный вид и тон.

Под руководством Николая Петровича началась разделка мяса для копчения. Все уселись вокруг туши, поставили перед собой деревянные чурбачки, вооружились ножами… Если бы видели наши цивилизованные знакомые нас с руками по локоть в крови, отдирающих куски мяса от туши изюбра и кромсающих их!

Мясо разрезали на длинные кусочки, почти ленты, чтобы их можно было вешать на палки. Наша избушка оказалась настоящей коптилкой: внутри сложен каменный очаг, под потолком палки для подвешивания.

Процедура разделки, соления каждого кусочка и развешивания мяса в коптилке затянулась до вечера. Уже солнце прошло через поляну, и на нее опять упала тень, а новоиспеченные мясники все сидели, опьяневшие от крови, в туче мух и мошек, и только изредка просили помазать их диметилфталатом.

Но все-таки груда мяса хоть и медленно, но верно таяла. И настал блаженный миг, когда мы убрали с поляны последний кусок и вымыли свои синие плащи и мясо, предназначенное для жарки и варки, а также смыли кровь с рук.

Решено было с 11 часов дежурить по полтора часа всю ночь, чтобы поддерживать огонь в коптилке. Впрочем, это было решено единогласно Лехой. «А я считаю, что дежурить нужно», — сказал он не допускающим возражений инструкторским тоном. Никто не стал спорить.

Первое дежурство — до половины первого — было мое. Попытка писать дневник ночью оказалась неудачной, и первый дежурный позорно уснул у разведенного им самим костра. Впрочем, ничего ужасного не произошло: когда нужно было подбрасывать дрова в коптилку, какая-то догадливая искра упала ему на спину, прожгла тельняшку и разбудила сонного сторожа. Между прочим, спать у костра так здорово, что я провела под открытым небом еще и Микино дежурство, после чего меня все-таки водворили в мешок. Ночью время от времени из палатки высовывался беспокойный Владик и осведомлялся, не много ли огня и не мало ли дыма.

20 августа

Спали плохо. Виноват в этом проклятый гнус, который проснулся раньше всех и хотел, очевидно, устроить подъем. Кусает он за ушами и в лоб. Если же руки по неосторожности остаются снаружи, то и на них появляется масса укусов. Некоторые, спасаясь от гнуса, укрылись с головой, другие предпочитали быть съеденными, но дышать свежим воздухом.

Под утро пошел дождь. Мы с невольным трепетом прислушивались к стуку капель по тенту — ведь это был первый дождь для нашей палатки. Однако она с честью выдержала испытание.

Встав, мы стали «считать раны товарищей», то есть изучать опухшие и покусанные физиономии своих соседей. Как и предсказывал Юрбор, больше всего пострадали блондины. У Танюшки все лицо в буграх от укусов, у инструктора и летописца лбы в густую красную крапинку, а на физиономии Мики было насчитано сорок семь укусов.

Тропа идет по низкой пойме Поперечного Казыра, переходя с одного берега на другой. Инструктор почему-то считает дурным тоном и признаком слабости искать удобные переходы через реку, поэтому после первых двух-трех бродов у всех уже абсолютно мокрые ноги. Начинает моросить дождь. Одеваем штормовки поверх рюкзаков, чтобы сохранить сухими вещи — мы уже научены горьким опытом.

Тропа становится хуже, вернее, мы все время теряем ее и продираемся то по болоту, то по кустарнику, то по лесу.

В результате один олень цепляется за ствол рогами. Рывок — и у него отламывается рог. Этот же олень через некоторое время отламывает еще кусок рога. Николай Петрович заметно нервничает, говорит, что тропа очень плохая и что олени калечатся.

Перед самым перевалом перешли в последний раз Поперечный Казыр и поднялись по травянистому склону на перевальную седловину. В ней лежит красивое, почти круглое озеро в рамке крутых зеленых берегов. Под ногами все синеет от ягод голубики.

Мы еще не успели отойти от озера, как его заволокли быстро текущие нам навстречу волны тумана. Скрыли они и оставшийся справа по ходу мрачноватый цирк с крутыми склонами и остатками снежников, откуда берет начало Поперечный Казыр.

Спустившись метров на пятьсот по Пихтовому ручью, остановились на небольшом бугорке с отдельно стоящими кедрами. Мику с летописцем командировали обратно к перевалу за ягодами. Леха распорядился: «Чтобы через сорок минут вы вернулись обратно». Однако мы смогли вернуться только через два с половиной часа, в продолжение которых обирали один единственный склон, густо усыпанный голубикой. Завхоз здорово придумал, что не дал диметилфталата — накомарники идеально предохраняют ягоды во время их сбора. Если иногда, забывшись, тянешь ягоду в рот, то натыкаешься на сетку. Снять или даже отодвинуть накомарник нет никакой возможности — комары стаями вылетают из кустов, надсадно пищат где-то под самым ухом, а штормовки наши принимают серый оттенок от насевших на них кровопийц. Котелки, несмотря на обилие ягод, наполняются мучительно медленно, хотя главное условие — закрыть ягодами дно — уже давно выполнено.