Рафаэль Жерусальми - Братство охотников за книгами

— Не расстраивайся. Я все тебе возмещу.

В наступивших сумерках сверкнула усмешка Вийона: то ли он простил итальянца, то ли собрался зло подшутить. На том они и расстались. Колен жалел, что кровь так и не пролилась. Айша с изумлением смотрела на француза: мягкие черты скрывали грубую силу. Это должно было ее успокоить, ведь она находилась под его защитой. Однако ее страшило упорство — свирепое, отчаянное, совладать с которым будет непросто. Что, если упрямый Франсуа откажется последовать за ней туда, куда она хочет его привести, откажется увидеть путь, который он так долго ищет?

Медар теребил в руках бронзовый ключ, как младенец погремушку. Взяв настоятеля за рукав, он направился к капелле. Отец Поль без возражений последовал за карликом, кивком головы пригласив спутников идти за ними. На его круглой физиономии играла улыбка: он тоже внимательно наблюдал за разыгравшейся сценой. Столкновение было неслучайным, он в этом не сомневался. Итальянец все просчитал заранее, словно хотел в чем-то убедиться.

Медар проворно открыл дверь в подземное хранилище. Спускаясь по ступеням, он один за другим зажигал факелы, стоявшие в нишах. Ноздри щекотал запах опилок и камфорного масла. Воздух был на удивление сухим, температура приятной. У входа в главный зал посетители почувствовали на щеках легкий ветерок. Эта свежесть в сочетании с умиротворяющим белым цветом стен приводила в состояние покоя, рассеивала тревогу. Место не казалось ни слишком торжественным, ни пугающе строгим. Яркие переплеты теснившихся на полках книг выглядели радостно и празднично. На полу рядом со стройными керамическими сосудами, из которых торчали рулоны папирусов, стояли тяжелые, обитые гвоздями сундуки. Ни стола, ни скамьи. Здесь было царство книг. Они, соединившись в каком-то безмолвном и бессознательном танце, казалось, не были творениями человеческих рук и разума, человек тут был вообще ни при чем, они жили своей собственной жизнью, свободные даже от содержащегося в них текста.

Вийон обратил внимание на великолепный переплет с оттисками изображений животных. Чудовища и дикие звери веселились, легкие и воздушные, забыв об оковах своих громоздких тел. Айша проследила за взглядом Франсуа. Что-то плотское, чувственное было даже в его манере смотреть на книги, гладить переплеты. Такую же жадность заметила она и во взгляде Федерико, который словно составлял мысленную опись библиотеки. Здесь было целое состояние.

Колен остановился перед раскрашенной глиняной фигуркой с черными линиями, обозначавшими контуры частей тела. На черепе виднелись выведенные чернилами цифры. Рядом, в бокале, наполненном какой-то желтоватой жидкостью, плавал утробный плод бабуина. Чуть дальше Колен наткнулся на железные обручи, пересекавшиеся друг с другом и расположенные вокруг некой оси. На каждом обруче имелся латунный шар. Колен вздрогнул от неожиданности: коснувшись пальцем одного из шаров, он раскачал что-то вроде механической карусели — обручи стали медленно вращаться один за другим. Начался тщательно отрегулированный танец дуг и шаров, в размеренном ритме проплывали римские цифры, а на синем, усеянном звездами циферблате перламутровый полумесяц тщетно пытался настичь маленькое медное солнце.

Отец Поль горделиво улыбался, ему льстило изумление гостей. Медар, по обыкновению, недовольно ворчал. Крайне раздосадованный тем, что вынужден был впустить докучливых гостей в свои владения, он небрежным взмахом руки указал на отобранные для путешествия экземпляры книг и быстро пометил их меловыми крестиками.

Вийон спрашивал себя, почему монахи помогают евреям из «подземного Иерусалима». Ведь охотники за книгами пытались внести раскол в христианский мир. А в искренней религиозности Медичи, Сфорца, Медара и даже Гийома Шартье усомниться было невозможно.

Отец Поль, заметив растерянность Франсуа, ненадолго ушел и вернулся с пачкой рукописных страниц. Пергамент казался черным от мелких, убористых строчек, помарок, зачеркиваний, карандашных пометок, словно автор писал в спешке и панике, боясь не успеть завершить свой труд. Отсутствие пунктуации, прерывистые неровные линии говорили о встревоженном и смятенном душевном состоянии, как будто человек боялся, что видение исчезнет прежде, чем он сумеет его описать. Франсуа узнал резкие, острые готические письмена, хотя разобрать их не мог. Настоятель, на которого он обратил удивленный взгляд, сказал лишь, что христианин не обязан разговаривать с Богом по-латыни.

В Англии, Германии и северных странах верующие мучительно продирались сквозь латинский язык, в созвучиях которого, столь сладостных слуху какого-нибудь испанца или француза, для них, тевтонов и саксов, не было ничего мелодичного. Эти обращенные варвары из Рейнской земли или Шотландии не ощущали никакой родственной связи с Римом. Полно, ведь не итальянцев или кастильцев избрал Господь, дабы возвестить о Своем пришествии. И не на этом языке проповедовали Иисус и Его апостолы. От этих мыслей до сомнения в апостольских догматах — всего лишь один шаг.

Проживая много лет на Святой земле, Поль и Медар все меньше и меньше чувствовали необходимость папского посредничества при общении с Господом. Они беседовали с Ним непосредственно здесь, на дорогах Галилеи, среди пересохших оврагов Иудеи, в полях Самарии. Они не догадывались об истинной значимости документа, который держал в руках Франсуа. Более проницательные руководители братства осознавали, какой мистический пыл исходил от этого текста — пыл, способный разжечь опустошительное пламя, даже развязать религиозную войну. Документ был составлен безвестным священником из Шварцвальда, робким новичком, провозглашавшим ни много ни мало новый вид христианства, отвергающего католическую доктрину. Это были лишь первые шаги. Но, к счастью, как раз в городах по берегам Рейна находилось больше всего типографий и книжных лавок, необходимых для распространения текста.

Колен единственный из присутствовавших почуял опасность. От этих германских букв, глубоко выдавленных на пергаменте, ему стало физически плохо. За всю свою жизнь он едва ли прочел хотя бы одну книгу, но почерк своего друга Франсуа знал хорошо: веселые, игривые знаки; легкое перо словно порхало над листом, выводя ровные строки. Жесткие буквы этого немецкого манускрипта невозможно было представить себе в мадригале или рондо. Зато они как нельзя лучше подходили пламенным призывам проповедника. Испытывая интуитивное отвращение к грубым линиям и плотным, без единого просвета, строчкам, Колен чувствовал, какая фанатичная непреклонность исходит от этой рукописи.

Мысли Федерико были более приземленными: он беспокоился, хватит ли у них ящиков, достаточно ли вместительны двойное дно повозки, внутренние карманы сумок для провизии, полости, выдолбленные в крышках бочек, куда можно будет спрятать самые опасные книги. И это не считая внушительного гардероба. В складки его зимней меховой накидки были вшиты астрономические карты, в рукава охотничьего камзола — карты Эгейского моря, а в отвороты шляпы — басни Эзопа. Десятки дешевых книг были переложены ватными шариками и опилками, чтобы спасти их от сырости трюмов. Камфорное масло, кислоты и разного вида мышеловки должны были бороться с крысами.