Александр Усовский - Кровавый Дунай

Савушкин кивнул.

— Тогда понятно. Мы, конечно, посидим в вашем узилище, но недолго — а вот вам этот пердюмонокль дорого станет, товарищ подполковник…

— Ну-ну. Посмотрим. А пока попрошу в камеру, гражданин капитан. — Николаев, отвернувшись от Савушкина, крикнул: — Комоедов!

На пороге показался давешний лейтенант. Николаев, кивнув в сторону Савушкина, произнёс:

— Этого — в подвал. И давай следующего.

Комоедов козырнул, кивнул Савушкину — дескать, давай за мной, и, выйдя в коридор — сказал своему сержанту:

— Лагутенко, я отведу товарища капитана в камеру, что в подвале, а ты остальных постереги. — И, повернувшись к Котёночкину, добавил: — Вас просят в кабинет, товарищ лейтенант.

Савушкин оценил это настойчиво повторяемое слово «товарищ» — и, когда они подошли к лестнице, спросил у контрразведчика вполголоса:

— Шибко дурит?

Комоедов вздохнул.

— Спасу нет. На передовой не бывает, сидит сиднем в кабинете, пойманных с немецкими листовками хохлов мурыжит — они ж дядьки хозяйственные, сами понимаете, всякой бумажке применение могут найти — вот он их и жучит. Ну и требует раскрытие измен и подготовки к переходу к немцам. А какой тут переход может быть? Когда мы каждый день по полтысячи пленных берём, только нашим корпусом? Да ещё румыны нам своих сдают… Лагерь в Гёдёллё забит под завязку, хорошо хоть, кормить есть чем — там склады продуктовые, венгры их зачем-то за город вынесли, вот мы их мукой да тушёнкой пленных и питаем…

Савушкин, оглядевшись по сторонам, произнёс всё так же негромко:

— Комоедов, до разведывательного отдела штаба фронта достучаться смогёшь?

Лейтенант пожал плечами.

— Вряд ли… Где я, а где штаб фронта…

— Попробуй, лейтенант. Твой подполковник — самодур, мы его в Словакии три месяца назад на место поставили, вот он нам теперь и мстит. Хрен бы с ним, мы-то, рано или поздно, оправдаемся от его дурацких обвинений — но нынче не то время, чтобы сидеть по камерам. Достучишься?

Комоедов почесал затылок.

— Попробовать можно. Постараюсь.

— Ты уж постарайся. Запомни — наш позывной «Штефан», мы сюда прямо из Банска-Бистрицы были отправлены, с начала ноября — в Будапеште.

Комоедов решительно кивнул.

— Сделаю, товарищ капитан! Быстро не обещаю, но за неделю, думаю, смогу.

— И то хлеб.

— Пойдёмте. В подвале нам комендант выделил бывший склад под камеру, сейчас там никого нет, матрасы вроде есть, топчаны у стены, там разберетесь. Кормят два раза в сутки, утром и вечером, по второй норме. — И развёл руками, дескать, чем богаты. Савушкин кивнул.

— Пшёнка так пшёнка. Нам не привыкать. Ты, главное, не забудь о моей просьбе.

— Не забуду, товарищ капитан. Ну, вот и пришли. — И с этими словами Комоедов постучал в подвальную дверь. Громыхнул засов, и в проёме показалось лицо худого, плохо выбритого красноармейца в возрасте хорошо за пятьдесят.

— Грищенко, принимай подследственного. Вода там у вас есть? — произнёс лейтенант.

Тот, кого он называл Грищенко — кивнул.

— Е. Вчерась отремонтировали колонку.

— Ну вот, товарищ капитан, даже вода есть. Так что будете жить, как паны!

Савушкин вошёл в камеру, изначально явно не предназначенную для этой малопочтенной роли. Подвал как подвал, видали и похуже, тут, вон, даже оконца под потолком есть… Капитан оттащил от стены топчан, положил на него матрас, снял сапоги, лёг, вытянул ноги — и облегчённо выдохнул. Теперь у него, похоже, есть время подумать…

Вскоре по одному в подвал стали спускаться остальные разведчики — и когда последний из его бойцов, радист Чепрага, переступил порог — Савушкин промолвил:

— Всем обвинение озвучено?

Костенко, плюнув с досады, ответил:

— Всим. — Помолчав, спросил: — Товарищ капитан, вин дурны чи скаженны, той пидполковник?

Савушкин вздохнул.

— Он, прежде всего, злопамятный. В Банской мы его выставили дурачком деревенским, вот он сейчас и отыгрывается… Но посмотрим, сколько ему это представление получится играть. Рано или поздно, но оно закончится…

Но представление не закончилось и на десятый день пребывания группы Савушкина в плену у СМЕРШа восемнадцатого гвардейского стрелкового корпуса. Их кормили, выводили на пару часов во двор — где кто-то из них рубил на дрова акации и каштаны, кто-то мастерил табуретки — в штабе было очень туго с мебелью, а кто-то — а именно, капитан Савушкин — вытачивал с помощью армейского складного ножа столовые приборы; ложки у него получались практически идеальными, а вот над вилками надо было ещё поработать… Вот только конца и краю этому времяпрепровождению не наблюдалось.

Но девятнадцатого января их не вывели во двор — более того, на настойчивый стук в дверь никто не явился ни через две, ни через десять минут. Не было не только дежурного сержанта — исчез даже вечный часовой Грищенко, до войны бывший секретарём сельсовета в Полтавской области, на второй день их заключения поделившийся этим фактом своей биографии с арестантами и чрезвычайно им гордившийся.

После безуспешных попыток вызвать хоть какое-то должностное лицо СМЕРШа восемнадцатого корпуса — Савушкин, почесав затылок, покачал головой и промолвил:

— Что-то очень важное случилось. Неспроста эта тишина…

Костенко, хмыкнув, произнёс:

— Може, война скинчилась? Ну, не вся, тильки туточки, в Будапеште?

Котёночкин пожал плечами.

— Во всём вряд ли, а в Пеште — запросто. Когда нас в плен взяли — гарнизон Пешта уже на ладан дышал, одной кониной пробавлялись…

— В Буду ушли. Три моста исправных. — Буркнул Некрасов.

Тут по лестнице загрохотали сапоги, взвизгнул засов, и на пороге их камеры появился запыхавшийся лейтенант Комоедов. Стерев пот со лба, он произнёс:

— Товарищ капитан, вы по-мадьярски балакаете?

— Я — нет, а вот лейтенант, — и Савушкин кивнул на Котёночкина, — ещё и как.

— Одолжите на денёк! — И Комоедов умоляюще посмотрел на капитана.

— А что случилось?

Комоедов опешил.

— А вы не в курсе? Венгры на этой стороне сдались! Тысяч двадцать пленных сразу, сейчас пересчитывают. СМЕРШ зашивается!

— Как ты себе представляешь — подозреваемого по пятьдесят восьмой тащить на допрос пленных? Что твой Николаев скажет?

— Ничего не скажет, вроде как с грыжей в госпиталь слёг. — И Комоедов презрительно сплюнул.

Савушкин вполголоса спросил:

— А моя просьба?

— Завтра буду сопровождать в штаб фронта полковника Белу Ботонда, начальника штаба десятой пехотной, он добровольно к нам перешёл, вместе с комдивом. Его хотят допросить во фронтовом разведотделе — вот там я о вас и вспомню.

Савушкин кивнул.

— И то хлеб… — И спросил: — Мой Котёночкин тебе зачем конкретно?

— У меня в школе полторы сотни мадьярских офицеров сидят, из первой танковой, первой гусарской и десятой резервной пехотной дивизий — а даже первоначальный опрос провести некому! Ваш лейтенант их опросит, составит опросные листки, зарегистрирует — а я вам за это бочонок токайского и коробку сигар подарю! И лейтенанта от пуза накормлю — гусиной печенью! Правда, без хлеба…