Александр Усовский - Кровавый Дунай

— Ничего себе… Откуда такая роскошь?

— У румын моих просто нюх был на материальные ценности… Аккурат перед сменой склад нашли. Когда выводили из Будапешта [46] «Будапештская группировка войск» была сформирована в составе 18-го гвардейского, 30, 75, 37-го стрелковых корпусов, 83-й бригады морской пехоты, соединений 5-й воздушной армии, артиллерийских частей Красной армии и румынского 7-го армейского корпуса. 15 января румынский корпус был выведен из города. — весь полк сигары курил… Ну и мне в броневик погрузили чуток…Лейтенант, пошли! Не пожалеешь! Ты такого токайского в жизни не пил!

— Только офицеров допрашиваете? А солдат, унтеров?

— А, — махнул рукой Комоедов, — Не в коня корм. От них только одно слышишь — менни кеньер напонта? то бишь, сколько хлеба в день будут выдавать в плену — и больше их ничего не интересует… Когда брали по два-три десятка человек в день — опрашивали, а сейчас — ну куда… До полковников иногда руки не доходят…

— Так а сколько хлеба-то? — вполголоса поинтересовался Некрасов.

— По второй норме. Как для тыловых частей Красной армии. А то ты не знаешь… Чёрного — шестьсот, картошки — шестьсот, мясо, или лярд, или смалец, что уж там тыловики подгонят — по сорок грамм, селёдки и круп по сто, ну и сахара по двадцать грамм. Не зажируешь…

— Нашим в плену они по черпаку баланды в день отмеривали… А мы им сахар, смалец… Хлеба по шестьсот…

Комоедов строго посмотрел на снайпера.

— Так на то мы и Красная армия. Голодом морить людей не приучены. Не фашисты…

Савушкин остановил рукой разгорячённого особиста.

— Погоди, Комоедов, не заводись. Так ты говоришь, венгерский гарнизон Пешта сдался. А немцы куда делись? Их тут густо было…

Лейтенант СМЕРШа махнул рукой.

— Кто уцелел — последние три дня мы их плотно артиллерией проредили — те удрали. В Буду. И мосты за собой взорвали. А мадьяры дальше воевать не захотели, уходить, в смысле, на ту сторону — и сдались…

У Савушкина нехорошо сжалось сердце.

— Мосты взорвали?

Комоедов беспечно бросил:

— Наглухо! Центральные опоры! Всё в Дунай ухнуло!

Савушкин, тяжело вздохнув, произнёс:

— А вот это уже по-настоящему скверно… Это не какие-то нафталиновые князья с графьями. — Помолчав, добавил: — Бери лейтенанта. Володя, ты ж не возражаешь?

Котёночкин улыбнулся.

— А меня спрашивали?

Когда Комоедов с новоявленным переводчиком ушли — Савушкин произнёс вполголоса:

— Теперь, хлопцы, главное — не сболтнуть подполковнику Николаеву, что у нас был приказ спасти дунайские мосты. Который мы, если верить Комоедову, блестяще НЕ ВЫПОЛНИЛИ…

— Двадцать второе. А мы всё тут сидим… — Негромко пробурчал Некрасов, получив из рук Грищенко термос с супом и два котелка с пшёнкой.

— Нема насчет вас нияких распоряжений. Баню вам организовали? Организовали. Бельё сменили? Сменили. Книжек вон принёс, целую стопку…

— Так это ж школьные учебники, к тому же на венгерском языке, — улыбнулся Котёночкин.

— Зато с картинками! — парировал Грищенко. И добавил: — Даже кипяток есть.

Так шо вам не сидится? — Часовой явно не понимал недовольства разведчиков.

Савушкин, про себя ухмыльнувшись, произнёс:

— Не слушайте этого зануду Некрасова, Петро Миколаевичу. Он всегда всем недоволен.

— Бачу. — Вздохнул вечный часовой и добавил: — Я пиду, товарищ капитан, мне тут не положено…

— Идите, Петро Миколаевич… Газетку вашу корпусную нам расстарайтесь¸ пожалуйста!

Грищенко кивнул.

— Это можно. Добуду. — Оглядев подвал, добавил: — Всем приятного аппетита! — И с этими словами исчез в дверях. Скрипнул засов, и разведчики принялись за обед.

Костенко вздохнул.

— Всэ можно потерпеть, кроме пшонки цэй… Не могу вже бачиты!

— Мне отдай свою порцию. Я терпеливый. — Буркнул в ответ Некрасов.

Тут вновь лязгнул засов — и на пороге вновь появился Грищенко. Смущённо глядя на удивлённо смотрящих на него разведчиков — он произнёс:

— Товарищ капитан, вас наверх просят…

Савушкин молча кивнул, застегнул китель и, поднявшись к двери — произнёс, глядя на своих разведчиков:

— Нынче, хлопцы, чует моё сердце — последний наш день в гостях у Петра Миколаевича… Пошли! — бросил он Грищенко.

У дверей тридцать второго кабинета часовой, взяв Савушкина за рукав, произнёс вполголоса:

— Товарищ капитан, ежели шо — вы уж не серчайте… Я службу нёс.

— Не дрейфь, Петро Миколаевич! К тебе претензий нет. А вот к другим людям… Ладно, иди, доложи.

Грищенко кивнул и, поправив ремень и шапку — открыл дверь и доложил:

— Товарищ подполковник, подследственный Савушкин доставлен!

Савушкин вошёл в кабинет. За столом сидел подполковник Николаев, изо всех сил делающий вид вершителя судеб — но получалось у него это плохо, очевидно, потому, что рядом со столом стоял незнакомый Савушкину высокий сухощавый подполковник в полевой гимнастёрке, весь седой, несмотря на то, что выглядел лет на тридцать пять, от силы. Они явно только что о чём-то говорили, причём не о погоде. Глаза Николаева бегали, седой смотрел на него иронично, с плохо скрываемой насмешкой — что позволяло с порога определить, кто главный в этом кабинете…

Николаев, кивнув на вошедшего Савушкина, произнёс:

— Вот он.

Седой повернулся к капитану, тепло улыбнулся и промолвил:

— Не думал, что в такой обстановке придётся знакомиться… Подполковник Трегубов, ваш командир. Назначен вместо Ивана Трофимовича Баранова. Вы, как я слышал, были с ним, когда он погиб?

— Так точно, товарищ подполковник. На партизанском аэродроме.

Трегубов молча вздохнул и продолжил:

— Не думал я, что придется в Будапешт лететь. Да и вас, если честно, уж и не чаял увидеть в живых — вы третьего перестали выходить в эфир?

Савушкин про себя улыбнулся. А подполковник-то дело знает… Тихонько, исподволь, как будто за житейской беседой — умело и, главное, деликатно его прощупывает. Что ж, не будем его разочаровывать… Он ответил:

— Никак нет, четвертого. Последняя квитанция была передана моим радистом в Центр во время вечернего сеанса.

Трегубов кивнул.

— Верно. Что-то у меня все даты перепутались… Все ваши живы?

— Так точно. Мой заместитель лейтенант Котёночкин, старшина группы, он же минёр-подрывник, сержант Костенко, радист-шифровальщик сержант Чепрага, снайпер сержант Некрасов.

— Но с вами…

— Был ещё словак, капитан Иржи Стоян. Погиб, обеспечивая передачу сведений о немецкой группировке в Будапеште.