Лаура Спинни - Бледный всадник: как «испанка» изменила мир

И первый в городе проект муниципального жилищного строительства для нуждающихся был в 1934 году запущен именно на Нижнем Ист-Сайде. Мэром Нью-Йорка к тому времени уже был Фьорелло Ла Гардиа, сын итальянских иммигрантов и бывший переводчик иммиграционного лагеря на острове Эллис в устье Гудзона, первая жена которого умерла от туберкулеза в возрасте 26 лет. «Снесем старое, возведем новое, – под таким девизом Ла Гардиа впервые презентовал этот свой проект публике в 1936 году. – Долой гнилые и затхлые крысиные норы. Долой хибары, долой болезни, долой западни без выхода при пожаре; дорогу солнцу, дорогу небу, дорогу заре нового дня!»

Ахмад Кавам ас-Салтане [174] До назначения в Мешхед на пост губернатора провинции Хорасан будущий многократный премьер-министр Ирана Ахмад Кавам ас-Салтане (1876–1955) в 1911–1917 гг. (т. е. в период после подавления англо-российской интервенцией Конституционной революции 1905–1911 гг. и реставрации династии Каджаров) занимал пост министра внутренних дел Персии и, по сути, с нуля с помощью шведских консультантов создал в Персии полицию в современном понимании этого слова. прибыл в Мешхед в январе 1918 года, проделав десятидневное путешествие через пустыню из Тегерана, вероятно, на конном дилижансе. Так и вижу, как он останавливается на Приветственной горе, с которой паломникам впервые открывается вид на мавзолей имама Резы с блистательным золотым куполом в лучах солнца… Надо полагать, он прекрасно сознавал, что ему предстоит геркулесов подвиг: его назначили главой города, погрузившегося в состояние полной анархии.

Мешхед в ту пору был единственным крупным городом северо-восточной персидской провинции Хорасан. Святыня и место паломничества мусульман-шиитов, которых ежегодно стекалось в город со всего шиитского мира не меньше, чем проживало в самом семидесятитысячном городе. Они приходили совершить намаз у гробницы имама Резы, восьмого из двенадцати непогрешимых имамов, почитаемых шиитами за преемников пророка Мухаммеда. Святыня святыней, но Мешхед одновременно являлся и центром выращивания шафрана и добычи бирюзы, изготовления изумительных персидских ковров ручной работы и важнейшим перевалочным пунктом на пересечении торговых путей из Британской Индии на запад и из Персии в Россию.

Правительство в расположенном за 900 километров Тегеране рычагами реальной власти над Мешхедом, по сути, не располагало, однако последствия политического и экономического кризиса, охватившего всю страну, не могли не ощущаться и в Мешхеде. Вот уже более полувека Персия являлась полем битвы за империалистические интересы или, если хотите, красочной декорацией, на фоне которой разворачивалась так называемая «Большая игра», а по сути – необъявленная война между Британией и Россией за контроль огромной территории между Каспийским и Аравийским морями, – и тегеранское правительство в такой ситуации к 1918 году настолько ослабло – и политически, и финансово, – что Персия де-факто превратилась в протекторат.

В 1907 году Великобритания и Россия подписали конвенцию о разделе персидской территории на зоны влияния: русские получали под свой контроль север, британцы – юг страны, а в центральной части предусматривалась нейтральная буферная зона, – и это хрупкое перемирие худо-бедно продержалось до 1914 года, когда грянула мировая война. Правительство самой Персии сразу же объявило о нейтралитете, но никому до этого не было никакого дела: страна тут же превратилась в арену сражений прокси-сил. Тут британцы и русские неожиданно для самих себя вдруг оказались союзниками в борьбе с османами, угрожавшими Персии с северо-востока при активной немецкой поддержке. Лондону Персия была нужна не столько сама по себе, сколько в качестве важнейшей буферной зоны на сухопутных подступах к брильянту короны – Индии, – и после того, как российская армия рассыпалась в итоге двух революций 1917 года, в северной зоне образовался не на шутку встревоживший британцев вакуум. Поэтому, как только Советская Россия подписала в Брест-Литовске сепаратный мирный договор с Германией, британцам не оставалось ничего иного, кроме как оккупировать весь восток Персии. Так Мешхед и превратился весной 1918 года из важного форпоста британской резидентуры в еще более ценную стратегическую военную базу Великобритании.

К 1918 году, однако, жить в Мешхеде стало, мягко говоря, дискомфортно. Город со всех сторон осадили и фактически взяли под свой контроль племена окрестных горцев, которые и раньше привычно промышляли грабежами на дорогах, по которым к святыне стекались паломники на мулах и лошадях, а теперь они повадились еще и совершать наглые рейдерские набеги на сам Мешхед. Паломники тем временем все продолжали стекаться в город, но теперь число прибывающих в Мешхед даже возросло, поскольку к правоверным шиитам обильно примешивались русские белогвардейцы, включая раненых, бежавшие с севера от разгрома Красной армией большевиков. И все это на фоне страшного голода. Два года подряд выдались в Хорасане засушливыми и неурожайными, и к тому же нехватка продовольствия усугублялась реквизициями зерна оккупационными войсками [175] Percy Cox to George N. Curzon, Tehran, 8 March 1920, insert # 1, Anthony R. Neligan to Percy Cox, FO 371/3892 (London: Public Records Office). .

Кавам был решительно настроен восстановить в Мешхеде порядок и обеспечить безопасность населения и гостей города. Обладая репутацией искусного переговорщика, он не стеснялся при необходимости и применять силу, чтобы добиться своего. Сразу же по прибытии Каваму удалось захватить кое-кого из предводителей горцев, и теперь они ожидали суда шариата у него под арестом, закованными в кандалы. Вскоре публичные казни сделались неотъемлемой частью городской жизни Мешхеда. Некоторые племена не трогали по настоянию британцев, нуждавшихся в них как в данниках для содержания войск, а с остальными Кавам вступил в переговоры. «Генерал-губернатор удовлетворительно уладил небезызвестную трудность с вождем хазарейцев Саидом Хайдаром», – сообщал подполковник Грей, генеральный консул Британской Индии в Хорасане, через полгода после вступления Кавама в должность. Из реляции следует, что губернатору, судя по всему, удалось убедить Хайдара согласиться на разоружение своего формирования (около 200 винтовок) в обмен на снятие всех обвинений против него и его бойцов и гарантии личной неприкосновенности [176] W. G. Grey, Meshed Diary No. 30, for the week ending 27 July 1918. British Library, London: IOR/L/PS/10/211. .

Ситуацию с поставками разрешить было сложнее. К весне 1918 года, как сообщал глава американской дипломатической миссии в Персии Джон Лоуренс Колдуэлл, персы вынуждены были питаться травой и падалью, иногда не брезгуя и человечиной. Цены на хлеб выросли вчетверо по сравнению с 1916 годом при прежних зарплатах, а о том, что такое мясо, в Мешхеде к тому времени уже и вовсе начали забывать. Мавзолей Резы принимал на попечение брошенных младенцев, а взрослые пачками мерли от голода прямо среди улиц. Кто-то искал спасения в отделениях телеграфа, следуя успевшему к тому времени сложиться обычаю, хотя не исключено, что на подобный выбор убежища кого-то из несчастных толкала и смутная надежда каким-то образом донести свои мольбы о помощи по проводам до шахского дворца в Тегеране.