Лаура Спинни - Бледный всадник: как «испанка» изменила мир

Поскольку Мешхед – город священный, мусульманское духовенство там не просто пользовалось авторитетом, но еще и обладало колоссальной властью, и распоряжалось финансовыми ресурсами, ведь мавзолей имама владел и большей частью недвижимости в городе. В 1918 году понимание эпидемии в исламском мышлении оставалось на уровне IX века [183] L. I. Conrad, ‘Epidemic disease in early Islamic society’, in Ranger and Slack (eds.), pp. 97–9. . Что такое зараза – это в голове у мусульман еще худо-бедно укладывалось, хотя и в весьма своеобразной трактовке. Общее правило гласило: из пораженной мором местности никого не выпускать; здоровым снаружи туда не заходить. Все бы и хорошо, вот только этими же предписаниями предлагалось всецело полагаться на волю аллаха и смиренно принимать мученическую смерть, которая праведникам открывает путь к вечному блаженству, а неверным ниспосылается как заслуженная кара. Заболев, персы в основной своей массе обращались к хакимам (лекарям-травникам), а те практиковали две параллельные и, как им представлялось, взаимодополняющие системы врачевания: по Галену и по Корану. Соответственно, они могли счесть любую болезнь следствием нарушения либо баланса жизненных соков, либо заповедей пророка и, как следствие, порчей, насланной злыми джиннами, и прописать, соответственно, изменение диеты в первом случае или повязку с подходящей молитвой на руку во втором.

Эссельстин и его помощники-миссионеры сбились с ног, помогая британскому консульству раздавать пайки голодающим. Затем и доктор Хоффман, и преподобный Эссельстин, иногда заправлявший окладистую рыжую бороду под врачебный халат и выступавший в роли ассистента хирурга, подхватили тиф. Эссельстин не выжил и был похоронен на местном русском кладбище. Хоффман же, едва оправившись от тифа, слег с гриппом [184] Ролла Эдвардс Хоффман (1887–1974) в итоге проработал в Иране до 1957 г. (по 1947 г. в Мешхеде, а с 1948 г. – главным врачом Христианского госпиталя в Реште), после чего вышел на пенсию и перебрался в Лос-Анджелес. По его неопубликованным мемуарам автор отчасти и восстанавливает ход развития событий в Мешхеде в их хронологической последовательности. . Именно в этот тяжелый момент на поле общественного здравоохранения решительно вторгся генерал-губернатор Кавам ас-Салтане. С помощью британцев, искусно играя на паническом страхе местного населения перед возможным вторжением большевиков, он взял под личный контроль все общественные учреждения города и растормошил дремлющий санитарный комитет, который тут же воскресил к жизни свои прошлогодние рекомендации, выпущенные по случаю вспышки холеры (ни на что другое времени у него и не было). Ими предписывалось запретить захоронение тел в черте города, по крайней мере, на время эпидемии, а также доставку в Мешхед тел умерших родственников с прилегающих территорий. Кроме того, погребение тел на городском кладбище предписывалось проводить под надзором санитарного инспектора.

18 сентября Кавам обратился к управляющим святилища с письменной просьбой обеспечить соблюдение рекомендаций [185] Док. № 105122/3, архив Центральной библиотеки фонда Астан Кудс Разави, Мешхед. . Именно просить, а не распоряжаться ему пришлось по той причине, что выполнение рекомендаций подразумевало не просто приостановление соблюдения многовековых традиций, но в чем-то, возможно, даже и посягательство на авторитет священных текстов, предписывавших обратное. Должно быть, Кавам не исключал и того, что получит резкий отпор от духовенства, однако, судя по всему, его знаменитый дар убеждения сработал и на этот раз. Главный администратор мавзолея отписался ему в тот же день и заявил, что хотя ему и не вполне приятны некоторые слова и выражения, употребленные комитетом, которые лично он счел оскорбляющими достоинство святыни, он тем не менее согласен выполнить просьбу губернатора из чувства личного уважения к нему. Затем этот старейшина составил письменные распоряжения для своих подчиненных, расписав в них, кому и что именно делать. Вероятно, он и сам пребывал под впечатлением масштаба катастрофы, поскольку не только согласился на проведение похорон под надзором санитарного инспектора, но и положил ему зарплату за счет мавзолея. Могилы он приказал рыть глубиной не меньше метра, а опущенные в них тела засыпать толстым слоем земли, непременно перемешанной с известью, «чтобы исключить распространение ядовитого духа от трупов». Всякому нарушителю новых правил обещалась суровая кара.

Это был своеобразный прорыв, но, увы, запоздалый, поскольку на этой стадии обуздать «принесенную злыми ветрами» болезнь подобные меры уж точно не позволяли. Так что эпидемия в Мешхеде шла своим естественным чередом. К 21 сентября худшее осталось позади: собрав обильный урожай жертв в Хорасане и соседней провинции Систан, волна гриппа ушла на запад в направлении Тегерана со скоростью «шхуны прерий», как американцы в те годы называли дилижанс. Впрочем, из Мешхеда грипп разошелся кругами во все стороны вместе с покидавшими город паломниками, купцами и солдатами, доставившими инфекцию во все уголки страны. К концу сентября эпидемия в городе сошла на нет, но продолжила опустошать его окрестности. С этого момента жителям Мешхеда стало полегче хоть в чем-то одном: практически прекратились набеги на город и нападения на паломников со стороны горцев. Возможно, конечно, что начала приносить плоды и проводимая Кавамом политика нулевой терпимости по отношению к разбойникам, но, скорее всего, затишье стало зловещим признаком хаоса и опустошения, которые сеял грипп в окрестных горах.

В городе, где на всех жителей приходилось меньше сотни больничных коек, с гриппом слегло около 45 000 человек, т. е. 2/3 населения. Заглянуть в сознание тех, кто выжил – не только в Мешхеде, но и в целом в Персии, – помогут слова главного астролога города, сказанные им на публичном собрании в конце сентября. Астрологи персами почитались за носителей высшего мистического знания, и к их мнению в периоды тяжелых кризисов очень даже прислушивались, тем более что вера в их пророчества подкреплялась исламским представлением о предопределенности человеческих судеб. Главный астролог Мешхеда начал с того, что повторил озвученные несколькими годами ранее пророчества своего тегеранского коллеги, сводившиеся к тому, что следующий год положит конец британскому правлению, не позднее конца 1920 года в Персию вернется отец действующего шаха, низложенный в 1909 году, а в 1921 году состоится долгожданное второе пришествие двенадцатого имама аль-Махди, который избавит мир от зла.

В октябре у шиитов начался святой месяц Мухаррам, на десятый день которого приходится Ашура, священнейший для шиитов день поминовения третьего имама-мученика Хусейна. Через несколько лет миссионер Уильям Миллер так опишет шествия мешхедских шиитов на Мухаррам: «Мимо меня проследовала группа обнаженных по пояс мужчин, бичующих себя по голым спинам цепями. Следом шли „головорезы «, то есть мужчины, давшие обет рассечь себе лбы клинками и обагрить собственной кровью свои белые балахоны» [186] W. M. Miller, p. 61. . Толпа взирала на процессию с громкими скорбными причитаниями. Затем исполнялись тази́и , мистерии в память о страстотерпце. Мухаррам – великое событие длиною в месяц, снедающее обычно всю энергию горожан, но в 1918 году празднования, по свидетельству Грея, прошли непривычно тихо: «Из-за недавней повальной болезни в городе на шествиях религиозных фанатиков присутствовало как никогда мало народу».